Я каждый раз забываю, как красиво война выглядит с высоты.
Кто-то из древних сомелье сравнил Славу с пятном, которое остается на стене от долго живших за шкафом тараканов. Очень точное описание — ни прибавить, ни убавить. Но в самом центре этого пятна красуется Цирк — огромный зеленый круг, окруженный желто-бело-голубым обручем — так с высоты выглядит монументальная цирковая стена, запретная зона и ров с водой. В центре круга — небольшая зеленая пипочка, похожая на мохнатый сосок. Это оркский Курган Предков, заросший кокосовыми пальмами. На нем растут и другие сорняки, а на остальном пространстве крупную растительность выпалывают летающие косилки.
Так сочно зеленеть может только свежая молодая трава, растущая на ровной и хорошо удобренной почве. А когда спускаешься ниже и включаешь увеличение, становятся видны разноцветные пятна цветов, празднующих на этом просторе свою свадьбу с пчелами. Вечная геральдика жизни. Странно, мне никогда не жалко орков, но каждый раз жалко этот огромный цветущий газон, который к концу войны становится из зеленого черно-бурым. Сколько бабочек и жуков гибнет каждый раз.
В цирке уже вторые сутки шли съемочные приготовления, но орки ничего об этом не знали — до сегодняшнего дня технические трейлеры спускались вниз в невидимом режиме. Орки видели только наши камеры, висящие в небе. А сегодня они увидят весь наш десант.
Смрадные трущобы оркской столицы вплотную подходят к стене цирка только в одном месте — у рыночной площади. И там же расположены единственные ворота, через которые орки могут пройти на войну.
Они были уже готовы к битве — их огромная армия походила на спрута, который подобрался к непорочнозеленому кругу Цирка. Так казалось, потому что армия была слишком велика, чтобы поместиться на рыночной площади, где стояла боевая ладья кагана — половина солдат собралась на прилегающих улицах.
И тут в моей голове щелкнуло.
Я вдруг понял, что этот зловещий спрут может сильно помочь с выплатами за Каю. Вид с высоты, понятно, давала не одна камера, и даже не две — но без специальных ухищрений этого спрута никто не мог увидеть, поскольку на оркских отрядах была разноцветная форма… А вот если сделать его черным… Поколдовав с насадками и фильтрами, я включил камеру.
Получился такой тревожный осьминог, что самому стало не по себе — как говорят на церковноанглийском, I was behind the camera and I shed a tear…[12] Поразительно, такая конфигурация возникает каждую войну, и до сих пор никто ее не заметил и не продал.
Я снимал одновременно на храмовый целлулоид и на цифру, и кто-то из старших сомелье, видимо, отследил мой материал на своем маниту, сразу понял идею и послал мне немедленный воздушный поцелуй — цифры в правом верхнем углу моего поля зрения замелькали, защелкали, и я понял, что заработал три миллиона маниту.
Это за несколько секунд съемки. И кадр наверняка сделают сегодня заставкой новостей. Да что там заставка, это тянет на логотип всей войны — черный осьминожка и зеленый круг с… Уж не знаю, кого в него впишут. Но при увеличении раз в десять все заинтересованные профессионалы смогут увидеть внизу крохотный значок «DK v-arts & all».
А то, что увеличивать картинку будут много раз, не было никакого сомнения — редко когда удается на одном крупном плане так корректно, но четко показать всю агрессивно-мрачную суть оркского племени. Учитесь, сосунки, пока я рядом.
Вот поэтому я и люблю спускаться последним по своей фирменной спирали. Пока чайки мечутся над волнами, выискивая себе кусок пожирнее, орел парит среди туч… Здорово, что я заработал свои маниту уже в самом начале войны — как и все асы, я не люблю без крайней необходимости болтаться над полем боя. Можно запросто столкнуться с каким-нибудь новичком и повредить «Хеннелору». Да и снарядом легко может задеть, особенно когда зафиксированных для вечности орков начинают в эту самую вечность отправлять.
Снимать военные виды на бреющем — это не для меня. Оркские кишки пусть фотографирует молодежь, для которой главное, чтобы было сочно и страшно. У них и камеры казенные, не страшно разбить. Ну и пусть себе борются за существование. Главное, чтоб не со мной, а друг с другом.
Нет, я могу, конечно, и спуститься. Мастерство позволяет. Но для меня там есть только одна подходящая работа — прикрывать кого-нибудь из актеров первого эшелона во время съемок. Раньше это был самый ответственный участок — по старым правилам актеру полагалось лично убить для снафа хоть одного орка, и надо было выстрелить точно в нужный момент, чтобы орк был еще технически жив, когда его настигнет возмездие. Но по новому закону уже неважно, кто именно убьет, актер или оператор (теологи пришли к выводу, что нить жизни по-любому обрывает Маниту). Важно, чтобы снятые в снафе орки умерли по-настоящему. Ну а с этим проблем нет.
Еще я могу отстреливать орков вокруг самого кагана, когда его будут грузить на платформу, чтобы поднять вверх (орки, кстати, до сих пор верят, что их каганы рано или поздно гибнут у Кургана Предков).
Но в этот раз никто меня не нанял — ни для первого, ни для второго. Видимо, потому, что стоят мои услуги дорого. Ну ладно, сегодня я свое отрабо…
Нет, все-таки самое главное в нашем деле — это иметь запас по высоте.
Если бы я летел низко над землей в тот момент, когда Кая дернула меня за плечо, я, возможно, разбил бы «Хеннелору». Но, поскольку я был высоко, камера просто совершила кувырок. Я чиркнул пальцем по рулю, перейдя на автопилот, и снял с носа очки.
Прямо перед моим лицом было лицо Каи.
— Ты что? — спросил я изумленно.
Она потерлась своей щекой о мою. Раньше она такого не делала.
— Ты хочешь, чтобы папочка разбил камеру? — спросил я, стараясь говорить строго. Но рука сама потянулась к ее спине, к той очаровательной маленькой 132 впадинке над ягодицами, о которой я столько спорил с дизайнерами — и победил.
Кая шлепнула меня своими влажными губами в нос.
— Я сделаю папочке очень-очень приятно, — сказала она тихо. — Но только потом. А сейчас я хочу посмотреть на Грыма. Спускайся вниз, летающая задница. И быстро. А то его убьют.
В небе над Славой висели темные птицы смерти, похожие на стрекоз из-за круглых блестящих глаз.
Суеверные деревенские орки верили, что глаза у них из проклятого Маниту стекла, и с их помощью они вытягивают души из поверженных воинов. Продвинутые городские орки, конечно, смеялись над этой ерундой. Но в душе верили в нее точно так же.
Иногда какая-нибудь камера делала в небе вольный разворот и с нарастающим воем неслась к земле, чтобы над самой площадью выйти из пике и пронестись над оркскими головами, снимая крупный план.
