— Мало ли что она врала.
Возможно, Тахмад прав, он все-таки старший, и здешние девицы лучше деревенских, они бойкие, веселые и сумеют позаботиться о мужьях, а не будут ждать, пока придет муж с лепешкой и покормит. В конце концов, мы пришли сюда гонять тачки, ну и будем их гонять. Жаль только, что я откололся от своих. Но если я увижу, что им неплохо живется, то могу в любой день поставить свою печать на договоре.
Печать висела у меня на поясе — так здесь было принято. Пусть она никогда в жизни больше не пригодится, но на поясе должна висеть.
— Врала, она всем врала. Помнишь, обещала, что мы со временем станем надсмотрщиками? — напомнил я. — И тебе тоже… Но насчет того, что башня должна рухнуть, — кажется, правда… Помнишь про зловещее число «сорок пять»?
— Звучит-то зловеще, но, может, и тут вранье?
— А если бы она тебе сказала, что Шамаш-Солнце приходит с востока и уходит на запад? Ты бы тоже усомнился?
— Да.
— Но мы же сами копались в развалинах.
— Откуда я знаю, что это были за развалины.
Больше он говорить не мог — нужно было гнать тачку. Да и я должен был бежать к господину Осейфу. Но он запомнил всё. И несколько дней спустя сам подошел к Лиш попросить, чтобы она это дело устроила.
Лиш поговорила с Гуш, Гуш — с мужем, муж — с теми людьми, что принимали и выдавали каменные плитки, они назначили цену — при нужде помогать им переносить изразцы, которые требовали бережного обхождения. Они сказали об этом мужу Гуш, он — жене, она — Лиш, и всего за три дня все это уладилось. Гамид мог днем приходить к ним и отдыхать, а они бы в это время использовали его тачку, чтобы перетащить плитки из угла в угол.
Я старательно запоминал всё, что связано со вторым и с третьим ярусом. Я даже стянул у господина Осейфа мелок и постарался зарисовать то, что помнил. Мой рисунок на стене увидел вредный мальчишка Бубук и сказал:
— Похоже, у тебя давно не было женщины.
Я пригляделся и увидел в линиях, означающих нору, Трубу и арки, нечто, смутно похожее на женские округлости. После этого я спокойно смотреть на них не мог и в конце концов стер.
Гамид один раз попробовал отдохнуть днем, но заснуть не смог. Вечером у него был по этому поводу разговор с Тахмадом. Нет, не ссора, и Тахмад не кричал и не приказывал, они просто поговорили о том, что простые парни, гоняющие тачки, не должны делать глупости, а должны спокойно трудиться и не забивать себе голову всякими замыслами.
Но Гамид — это Гамид, и переубедить его трудно.
Я в жизни своей не воровал — разве что в детстве, пока еще бегал голый. Но на сей раз пришлось — я стянул у господина Осейфа пузырек с маковой настойкой, которую он пил на ночь, потому что его часто допекала бессонница. Для этого я выбрал подходящий день — господин сказал нам так:
— Пользуйтесь моей добротой, земляные черви, вечером вы мне не нужны, я буду на третьем ярусе. Вот вам «кувшин», купите себе пива. Бубук, если меня будут искать, спустишься и всё расскажешь.
Я понял — та дверь, которую показала мне Лиш, будет открыта!
Он сказал это утром, основательно поругавшись с людьми, которые надстраивали Трубу. Башня росла так: сперва возводили из больших обтесанных камней очередной кусок Трубы, потом одевали ее в рубашку из кирпичей, скрепленных земляной смолой, и глины, которую забивали между кирпичными стенками и утаптывали; при этом оставляли проходы к стене, а также разные помещения. Затем устраивали следующий кусок норы и самыми последними — помещения для богатых людей, желавших жить на верхних ярусах. Когда они были готовы, отделывали новый кусок наружной стены — выкладывали изразцами, вешали красивые ставни на окна, ставили резные столбики на балконы. Всё это я узнал, когда таскал носилки с господином Осейфом, а если бы согласился на договор с Зубастым, то не узнал бы вовсе.
Так вот, я узнал про его замысел утром, а днем, когда мы принесли его обедать, унес пузырек. В норе я ухитрился передать пузырек Рухаку, мальчику, разносившему по ярусам таблички, вместе с медовым пирожком. Рухак отнес его Гамиду, а Гамид ухитрился сбежать от наших вместе с тачкой, когда все спускались вниз за глиной, и улегся поспать, показав на солнечных часах, когда его нужно разбудить.
Мы не знали, сколько маковой настойки требуется крепкому парню, чтобы заснуть. Господин Осейф капал в воду, считая при этом до двадцати. Мы решили, что его хилому телу этого довольно, а Гамиду нужно побольше. Со счетом у нас плохо — когда при нас считают вслух, мы понимаем, о каких числах речь, но сами после двадцати путаемся, да и неудивительно — в Субат-Телле не было ничего такого, что требовало бы больших чисел.
Гамида подняли на ноги с большим трудом, положили его руки на палки тачки и вытолкнули из дверей. Он почему-то решил, что находится у входа в нору, а может, видел этот вход во сне, и побрел с пустой тачкой наверх. Я не слышал, чтобы люди спали стоя, но, наверно, иногда и такое случается.
Его поймали на пятом ярусе добрые люди — он пытался войти с тачкой в харчевню.
В той харчевне работала Реш, подруга Лиш. Она видела Лиш с нами и ей даже понравился Абад. Узнав Гамида, она усадила его на скамейку и быстренько сбегала по лестнице на шестой ярус, чтобы позвать меня. К счастью, я там и был — мы с Абдадом ждали, пока наш господин получит обожженные таблички, чтобы нести его наверх.
Я ужаснулся, спустился по лестнице и как следует растормошил Гамида. Он встал, но его ноги заплетались и глаза смотрели мимо меня. Тогда я усадил его в тачку и быстро повез вниз, чтобы передать кому-нибудь из наших. Мне не повезло — первым я увидел Тахмада. Оставив ему Гамида вместе с тачкой, я побежал к лестнице. Я знал, что туда он за мной не полезет.
Казалось, наш замысел потерпел крах, и мы не попадем вечером в ту загадочную дверь, за которой, возможно, прячется Таш. Но Гамид оказался силен духом. Он как-то добрался до пруда и сидел в холодной воде, пока не опомнился.
Я уже не получал вечернюю кашу в харчевне, но спустился вниз — узнать, как там наши. Лиш была очень занята, но успела шепнуть мне про ссору Тахмада с Гамидом и про сидение в пруду.
Показываться на глаза Тахмаду я побоялся, а Гамида, который последним выходил из харчевни, поймал за руку.
— Отдай пузырек, — сказал я. — Он понадобится ночью хозяину.
— Тихо, — ответил Гамид, — тихо… Главное — незаметно улизнуть.
— И что тогда?
— Твой хозяин уже спустился вниз?
— Да.
— Значит, дверь открыта?
— Скорее всего, открыта. А ты с лестницы не свалишься?
— Нет.
Он был как раз в таком состоянии, чтобы убивать лживых женщин.
