Наши глаза встречаются лишь на мгновение.
Я бью снизу, под пупок. Кулак погружается в плоть, заставив Молли сдавленно ахнуть, – ветерок касается моего уха. Пока она ловит ртом воздух, я делаю подсечку, и она рушится на пол, взметая пыль. Я замахиваюсь и со всей силы бью ее ногой по ребрам.
Мать и отец не одобрили бы избиения упавшего.
Плевать я хотела.
Молли сворачивается клубком, чтобы защитить бока, и я пинаю ее снова, на этот раз в живот. «Совсем ребенок». Я бью еще раз, в лицо. Кровь брызжет из носа и заливает лицо. «Посмотрите на нее». Еще удар, в грудь.
Я заношу ногу для нового удара, но Четыре хватает меня за плечи и с нечеловеческой силой оттаскивает прочь. Я дышу сквозь сжатые зубы, глядя на покрытое кровью лицо Молли, глубокого, насыщенного и в своем роде красивого цвета.
Она стонет, и я слушаю клокотание в ее горле, смотрю, как кровь стекает с ее губ.
– Ты выиграла, – бормочет Четыре. – Довольно.
Я вытираю пот со лба. Четыре смотрит на меня широко раскрытыми глазами, в которых плещется тревога.
– Тебе лучше выйти, – говорит он. – Сходи прогуляйся.
– Со мной все хорошо. Все хорошо, – повторяю я уже для себя.
Я хотела бы сказать, что испытываю чувство вины.
Но не скажу.
День посещений. Я вспоминаю об этом, едва открыв глаза. Сердце подскакивает к горлу и падает, когда я вижу, как Молли хромает по спальне; между полосками пластыря на носу проглядывает лиловая кожа. Она уходит, и я оглядываюсь в поисках Питера и Дрю. Ни того ни другого нет в спальне, так что я быстро переодеваюсь. До тех пор, пока их нет рядом, мне наплевать, кто увидит меня в нижнем белье, теперь наплевать.
Все одеваются молча. Даже Кристина не улыбается. Мы знаем, что можем спуститься на дно Ямы, весь день вглядываться в лица, но так и не увидеть родного.
Я заправляю кровать, туго натягивая уголки, как учил отец. Когда я снимаю с подушки выпавший волос, входит Эрик.
– Внимание! – объявляет он, смахивая прядь темных волос с глаз. – Я хочу дать вам совет на сегодня. Если каким-то чудом ваши семьи придут навестить вас…
Он изучает наши лица и ухмыляется.
– …в чем я лично сомневаюсь, лучше не выказывать особой привязанности. Так будет проще для вас и для них. Кроме того, у нас принято крайне серьезно относиться к лозунгу «Фракция превыше крови». Привязанность к семье означает, что вы не вполне довольны своей фракцией, а это постыдно. Поняли?
Я поняла. Я услышала угрозу в резком голосе Эрика. Последняя часть его речи – единственная, которую он произнес всерьез: мы лихачи и должны поступать соответственно.
Эрик останавливает меня по дороге к двери.
– Возможно, я недооценил тебя, Сухарь, – замечает он. – Ты неплохо справилась вчера.
Я смотрю на него снизу вверх. Впервые после избиения Молли я чувствую укол вины.
Если Эрик считает, что я поступила правильно, значит, я ошиблась.
– Спасибо.
Я выскальзываю из спальни.
Когда мои глаза привыкают к полумраку коридора, я вижу впереди Кристину и Уилла; Уилл смеется, наверное, над шуткой Кристины. Я не пытаюсь их догнать. Почему-то кажется, что мешать им будет ошибкой.
Ал куда-то пропал. Я не видела его в спальне, и он не идет к Яме сейчас. Возможно, он уже там.
Я провожу пальцами по волосам и убираю их в пучок. Проверяю одежду – я достаточно прикрыта? Штаны обтягивают ноги, ключицы обнажены. Родители не одобрят.
Ну и что с того? Я выпячиваю челюсть. Теперь моя фракция – Лихость. Я ношу одежду своей фракции. Перед самым концом коридора я останавливаюсь.
Семьи стоят на дне Ямы, в основном это семьи лихачей с неофитами-лихачами. Они все еще кажутся мне странными: мать с проколотой бровью, отец с татуировкой на плече, неофит с фиолетовыми волосами – здоровая ячейка общества. Я замечаю в конце комнаты Дрю и Молли, стоящих в одиночестве, и подавляю улыбку. По крайней мере, их семьи не пришли.
Зато семья Питера пришла. Он стоит рядом с высоким мужчиной с кустистыми бровями и низенькой рыжеволосой женщиной кроткого вида. Он совсем не похож на родителей. Они одеты в черные брюки и белые рубашки, типичные наряды правдолюбов, и его отец говорит так громко, что до меня доносятся отдельные слова. Знают ли они, что за человек их сын?
С другой стороны… а я какой человек?
На другой стороне комнаты стоит Уилл с женщиной в голубом платье. Она не выглядит достаточно взрослой, чтобы быть его матерью, но у нее такая же морщинка между бровями, как у него, и такие же золотистые волосы. Он как-то раз упоминал о сестре; возможно, это она.
Рядом с ним Кристина обнимает темнокожую женщину в черно-белом наряде. За спиной Кристины стоит девочка, тоже правдолюбка. Ее младшая сестра.
Стоит ли утруждаться искать в толпе своих родителей? Может, просто вернуться в спальню?
А потом я вижу ее. Моя мать стоит одна у перил, сжимая руки у груди. Она никогда еще не выглядела так неуместно в своих серых брюках и сером пиджаке, застегнутом до самого горла, со скрученными простым узлом волосами и безмятежным лицом. Я иду к ней; на глаза наворачиваются слезы. Она пришла. Она пришла ко мне.
Я ускоряю шаг. Она видит меня, и сперва ее лицо не меняется, как будто она меня не узнает. Затем ее глаза загораются, и она распахивает объятия. От нее пахнет мылом и стиральным порошком.
– Беатрис, – шепчет она и гладит меня по волосам.
«Не плачь», – приказываю я себе. Я обнимаю ее, смаргивая влагу с глаз, после чего отстраняюсь, чтобы еще раз взглянуть на мать. Я улыбаюсь с закрытым ртом, совсем как она. Мать касается моей щеки.
– Надо же, – замечает она. – Ты поправилась.
Она обнимает меня за плечи.
– Расскажи, как дела.
– Ты первая.
Старые привычки вернулись. Я должна уступить ей право говорить первой. Я не должна слишком долго быть в центре внимания. Я должна убедиться, что ей ничего не нужно.
– Сегодня особенный случай, – возражает она. – Я пришла повидать тебя, поэтому давай говорить в основном о тебе. Это мой тебе подарок.
Моя самоотверженная мать! Ей не следует дарить мне подарки после того, как я покинула ее и отца. Я иду с ней к перилам над пропастью, радуясь тому, что мы вместе. Последние полторы недели были лишены любви больше, чем я сознавала. Дома мы не часто касались друг друга, и родители позволяли себе разве что держаться за руки за ужином, и все же это было больше, чем здесь.
– Всего один вопрос. – Сердце пульсирует в горле. – Где папа? Он навещает Калеба?
– А! – Она качает головой. – Отцу нужно было на работу.
Я опускаю глаза.
– Скажи прямо, что он не захотел прийти.
Она изучает мое лицо.
– Твой отец в последнее время ведет себя эгоистично. Это не значит, что он тебя не любит, поверь.
