- По-моему, он ищет дневник, - сказал Ледников, прислушиваясь к шуму, доносившемуся со второго этажа. - Может, его остановить, пока он не перевернул там все вверх ногами?
- Ты что, хочешь, чтобы я сказала ему, что дневник у меня? - сразу насупилась Гланька. - Он же начнет приставать, чтобы я его отдала!
- В конце концов он тоже имеет на него право. Сын как-никак, если ты не забыла.
- Дед сказал, чтобы дневник взяла я! Он так и сказал: найдешь дневник, не показывай никому. Потому что там есть вещи, которые они не должны знать!
- Они?
- Они. Бабуля, папуля и его братец… Ты что - не читал, что он там пишет? О том, что устал от семьи, от жены и детей. Что в последние годы только и думал, как куда-нибудь уехать из дома, чтобы не сорваться, не наделать непоправимого. Но больше всего он не хотел, чтобы они догадались об этом. Один сын достал его своей демократической упертостью, другой раздолбайством. А жена… Жена давно стала бабулей. А он еще чувствовал себя мужиком. Рядом с той же Крыловой, кстати.
Вот чего у нее не отнять, так это умения резать правду-матку в глаза, подумал Ледников. Причем без всякого снисхождения к кому-либо. Чем-то тут она похожа на Нюру, та тоже лепит без страха и упрека… Действительно, зачем судье было посвящать в свои предсмертные чувства и мысли близких? Когда исправить ничего нельзя, а можно лишь отравить остатки своей и их жизни…
- А тебя, значит, он посвящать в эти страсти не постеснялся? Интересно, почему?
- А сам ты об этом догадаться не в состоянии? Он сказал, что я пойму все как надо…
- Ну что ж, пожалуй, тут он рассудил правильно. И все-таки… Уж если Артем примчался сюда в такую рань, вполне возможно, дневник нужен ему по каким-то очень серьезным причинам?
- Эти причины мне известны заранее. Если хочешь, могу назвать.
- Ну, попробуй.
- Впрочем, ладно, давай у него спросим, зачем он ему так нужен. Но прежде я хочу тебе объяснить одну вещь про моего дядю и твоего друга детства. Я понимаю все эти твои сентиментальности… Типа - так будем же к своим друзьям пристрастны и будем думать, что они прекрасны! Ну и все такое прочее, высокое и благородное. Но я смотрю на него без всяких пристрастий. И давно уже поняла, что он не раздолбай, понимаешь?
- А кто же он по-твоему?
- Он - предатель. В отличие от тебя, между прочим. Причем предатель прирожденный. Вот уродился он таким! Он предает не умом, не по расчету, он предает потому, что так устроен. Его первая реакция при любом затруднении - сдать человека, свалить в сторону, прибиться к тому, кто посильнее и поудачливее. Это его основной инстинкт. Да, я смотрю на наше семейство без придыхания и умиления, но я не готова сдать его при первом удобном случае. И если понадобится, буду его защищать. Я не отдала бы свою мать, какой бы она ни была, на растерзание и издевательство какой-то мерзавке только потому, что трахаюсь с ней и мне лень сказать этой суке, чтобы она не смела трогать мою мать! А он прекрасно знает, что она, сука и тварь, вытворяет с его матерью! Но ему легче сдать мать, потому что взять ему с нее уже нечего! Он и так обобрал ее дочиста!
Гланька распалилась по-настоящему, и это впечатляло. Темперамента в ней было предостаточно. В этой девушке, как оказалось, много чего заложено. Может, даже с избытком.
- И он во всем будет таким, - непреклонно сказала она. - Со всеми. Так что учти это, Ледников. И помни. И не говори потом, что я тебя не предупреждала.
- Учту и не скажу. Хотя, честно говоря, я представляю все это несколько иначе. Но… Давай лучше обговорим с тобой пару моментов. Первый, нужен ли нам дневник для дальнейшей работы? Или он дорог тебе сугубо из сентиментальных соображений?
- А ты как думаешь?
- Я думаю, для работы, по большому счету, он уже не пригодится. Всю нужную информацию из него я запомнил, так что…
- Раз так… - задумалась Гланька. - Ладно, я готова тебе поверить. А что касается сентиментальностей… Это несущественные для дела обстоятельства.
- Хорошо, проехали. Еще можно опасаться, что дневник попадет к конкурентам… У нас есть конкуренты, тайные завистники?
- Откуда я знаю, - пожала плечами Гланька. - В принципе, должны быть, но мне о них ничего не известно. Но если ты хочешь знать мое мнение, я бы дневник не отдавала. Потом выяснится, что мой дядя Артем пустил его по рукам… Появятся публикации в прессе… И вдруг окажется, что у нас нет для публики ничего нового.
- В принципе, это аргумент, - согласился Ледников. - И все-таки давай его сначала выслушаем, а потом решим.
- Давай, - с нарочитой покорностью согласилась Гланька. Но было ясно, что она осталась при своем мнении.
Но и у Ледникова были еще кое-какие соображения.
- И еще очень интересный вопрос: откуда он узнал о дневнике? Ты ему о нем говорила что-нибудь?
- Нет, конечно. Еще чего!
- Становится еще интереснее. Кто же мог сказать ему?
- Понятия не имею.
- Сказать мог только тот, кто знает о существовании дневника. Может, Шаховской? - вслух предположил Ледников. - Но эта версия не катит - он был слишком опытен для таких накладок. Так кто же? Кстати, а ты упоминала про дневник во время переговоров с заказчиками?
Гланька прикусила губу.
- Все понятно, - вздохнул Ледников. - И скорее всего, чтобы набить цену и возбудить повышенный интерес, наговорила, что судья раскрыл тайну убийства Ампилогова и это будет настоящая сенсация, бомба. Ну, а дальше, ясное дело, кто-то сказал кому-то еще, поползли слухи, сплетни, в которых все оказалось преувеличено и раздуто до неправдоподобия…
- Я же должна была по-настоящему посадить их на крючок, - с досадой принялась оправдываться Гланька. - Увы, достоинств моей скромной персоны оказалось маловато для того, чтобы они открыли финансирование! Извини!
Судя по всему, даже намек на то, что она сделала что-то не так, воспринимался ею как упрек. И она сразу занимала боевую стойку. Вечная воительница! Ледников подошел к ней, положил руки на плечи.
- Я не спрашиваю тебя, зачем ты это сделала, ты сделала все правильно. Просто нам хорошо бы понять, кто ищет дневник и с какой целью?
- Так спроси об этом своего друга!
- Спрошу. Но я привык, прежде чем спрашивать, собирать информацию. Чтобы знать, о чем нужно спрашивать и как.
- Вспомнил свои прокурорские замашки?
- А я их и не забывал. Они иногда приносят большую пользу.
- Не объяснишь, какую именно? - сварливо спросила Гланька, которая все никак не могла смириться с тем, что оказалась в положении, когда не она задает тон разговора, а ее аккуратно направляют и просвещают.
Объяснить Ледников ничего не успел, потому что в комнату ввалился расстроенный донельзя Артем. Он тяжело плюхнулся на диван и хмыкнул:
