Ульяна Соболева - Позови меня…

А потом я увидела ИХ. Я не верила своим глазам — посреди черноты, серости, полного увядания они казались волшебными. Нереально прекрасными. Я опустилась на колени, задыхаясь, не понимая, что я улыбаюсь. Протянула руку и наткнулась на препятствие, одернула пальцы и услышала над собой надтреснутый голос.

— Это розы. Они не приспособлены для жизни в нашем мире, поэтому находятся в вакууме. Вы можете смотреть на них, но не можете тронуть.

Я посмотрела на мужчину в длинном противодождевом плаще. Его жидкие волосы развевались на ветру, а лицо казалось сморщенным, скукоженным, с тонкой, как папиросная бумага, кожей.

— Я садовник. Меня наняли ухаживать за этими растениями.

В эту секунду мне показалось, что на меня кто-то пристально смотрит, и я вскинула голову наверх. Пустые глазницы окон с железными витыми решетками. С этой стороны находятся покои Нейла.

— Мне приказано снять у вас отпечатки пальцев — вы сможете вскрывать защиту и прикасаться к цветам. Но у вас будет всего лишь три минуты, затем пагубное воздействие этого климата погубит цветы.

Я кивнула, и снова как зачарованная посмотрела на… розы. Белые розы. Никогда в своей жизни я не видела ничего красивее их.

Я так и не поняла, зачем он это сделал. Для меня оставалось долгое время загадкой.

На следующий день меня привели на очередной осмотр к Клэр, где она попыталась залечить шрамы на моей ладони, но я отказалась. Я хотела запомнить этот день. Не знаю почему, но очень хотела, и мне казалось, что именно тонкие шрамы будут мне о нем напоминать.

— Ты здорова, Лия. Следующий осмотр я проведу через месяц.

Я в удивлении посмотрела на Клэр, которая в этот раз сама что-то записывала в блокнот.

— НМ13, — поправила ее я.

— Нет! Он дал тебе имя. Хозяин хочет, чтобы тебя называли Лия Милантэ. Так что начинай привыкать.

И снова эти нотки в голосе. Нотки… ненависти.

Позже, когда я научусь читать и выучу самые разные языки мира, я узнаю, что Милантэ — это ночной цветок.

А глядя на тоненькие шрамы на ладони, я буду вспоминать этот день, когда у меня появилось имя. Он придумал его для меня.

Все, что касалось ее, всегда было СЛИШКОМ. Слишком много мыслей о ней. Слишком важно быть рядом. Слишком не хватает. Только с ней я мог быть слишком нежным для Деуса. И только к ней я был слишком жесток. Так жесток, как к никому другому. Глух к мольбам убить ее и не позволить им сотворить ЭТО с ней. Но и тогда я был слишком. Слишком эгоистичен, Лия.

Как же ты просила, умоляла лишить тебя жизни, но оставить с тобой все воспоминания. Клялась в любви и тут же кричала о жуткой ненависти из-за принятого мною решения, и я видел это дикое отчаяние в твоих глазах. Ты не понимала, почему я принял такое решение, а я так и не сказал тебе, что просто не смог. Знать, что ты жива, — это была проклятая, навязчивая одержимость. Пока ты дышишь — у меня есть шанс найти и вернуть, отобрать, выгрызть тебя у расстояния, у времени… Я не мог и не хотел отдать тебя в лапы смерти, только не тебя, а ты до истерики не хотела новую себя. Ты сама никогда не дорожила собой, Лия. Тебя уже не было в нашем мире, а я все не мог понять, почему воспоминания обо мне для тебя кажутся важнее, чем собственное существование. Пока сам не стал корчиться от тоски по тебе. По нам. Пока не стал вспоминать, Лия.

Просто, малыш, мне все же понадобилось больше времени, чтобы понять то, что чувствовала ты. Есть такие воспоминания, которые стоят сотни жизней. Ярких, радостных, жестоких, жутких, но, несомненно, бесценных. А разве может быть полноценной жизнь, на исходе которой ты не перебираешь самые дорогие ее мгновения? Даже если ты бессмертен. Даже когда всего лишь одна картинка в моей голове, но с твоим участием, стоит всех тех столетий, что я существую. И ведь даже воспоминания о тебе были слишком, Лия. Слишком больными, чтобы я мог их забыть. Чтобы я захотел их забыть.

Ты знаешь, сколько раз я, надрывая горло, хохотал в своей комнате, пока слуги едва не умирали от первобытного страха, ошарашенные этим истерическим смехом. Каждый из них считал меня обезумевшим. Я слышал их мысли на расстоянии. Но я и правда был настолько безумен, что даже не находил нужным убить их за подобное. И знаешь, что меня развеселило, мой ночной цветок? То, что ты подарила мне боль. Ты научила испытывать ее, а не только причинять, научила корчиться в дикой агонии… и наслаждаться ею. Я познал все ее оттенки, я резал пальцы, ломал и крошил их о мраморные стены… пытаясь заменить эту невыносимую пытку физической болью. Так легко обычная смертная разрушила миф о неуязвимости высших Деусов.

Так сладко, непередаваемо вкусно осознавать, что и ты от меня не просто согласна принять все, даже боль… Нет, любимая… Ты жаждала чувствовать ее так же, как я жаждал причинить ее. ТЕБЕ. И раз за разом проверять границы твоего доверия, упиваясь пониманием того, что оно практически безгранично…

Послевкусие победы, приправленной твоим наслаждением и слезами. Что может быть вкуснее?

Лия. Мой ночной цветок. Она внесла жизнь в этот дом. Казалось, он дышит в такт с ее дыханием. Огромный и мрачный, он расцветал более мягкими оттенками черного. Казалось, стены впитывали в себя ее тепло, прогревая все здание. Холод. Оказывается, здесь было холодно без нее. Впрочем, да, было. Я почувствовал эту леденящую душу пустоту, как только вернулся сюда тогда. Один. Мне казалось, что нельзя избавиться от этой стужи, пропитавшей собой все вокруг. Словно стены покрылись шрамами инея, как мои внутренности. Однако со временем я настолько привык к нему, что перестал замечать. Но сейчас… Черт ее задери, эта женщина не делала ничего сверхъестественного, но мы оба могли дышать. Я и этот, пустой до ее появления, особняк. Логово монстра, который яростно оберегал его от чужого вторжения тысячелетиями, где одиночество было второй натурой.

Она бродила по саду, и воздух вокруг, он словно, приобретал очертания. Я видел, как он искрится, еле заметным шлейфом следуя за ней. Наверное, именно так и выглядит Жизнь. У нее темные длинные волосы, водопадом ниспадающие на плечи, нежно обнимающие ее спину, светло-голубые глаза с затаенным страхом в самой глубине. Страхом, которого почти не видно за теми сполохами гнева, которые заиграли во взгляде, как только я зашел в ее спальню. Точнее, появился. Замок мог остановить кого угодно, но только не меня. Ни одни двери, ни одни стены. Ничего. Скоро она начнет осознавать, что я за тварь. Пока она полна иллюзий, что я схож с тем, кого придумали отголоски ее искореженной, стертой памяти.

— Здравствуй, Лия. Я смотрю, ты уже освоилась дома?