— Я бы поработал…
— А я уже взял человека на твое место.
— Давно?
— Да уж лет восемь назад.
— Что вообще нового?
— Я номер сдаю! Перезвони завтра!
32. Чтобы вылезти из своей беспросветнейшей ямы и полнейшей нищеты, ты должна…
Нет, у меня язык не поворачивается это сказать. Это глупость, наверное. Это прозвучит кощунственно, учитывая бедственное твое положение. В твоем нынешнем положении это прозвучит как издевательство.
Такое можно посоветовать врагу. Но это лишь внешнее впечатление. Я не врагам даю такой совет. Я даю его лучшим друзьям. Лучшим из лучших. Я и сам пользуюсь таким же приемом. Например, когда у меня скапливается непролазная прорва дел по работе, я не отсекаю дела. Я загружаю себя еще больше. И тогда… тогда — все получается!
Прости меня за этот совет. Он парадоксален, он глуп, наверное. Он толкает тебя на рискованный шаг. Ты наверняка что-то потеряешь, если вдруг последуешь моему совету. И нет абсолютной гарантии, что тут же обретешь. Но чтобы вылезти из своей беспросветнейшей ямы и полнейшей нищеты, ты должна…
Ты должна — помочь кому-то.
33. Мы с Грэей в очередной раз пересекли границу перехода из Волновой Вселенной во Вселенную Вещества. Нас уже никто не наказывал за шалости, мы сами стали взрослыми, но мы помнили о своей шалости, совершенной когда-то, когда мы были детьми. Эта детская шалость могла иметь весьма существенные последствия для Вселенной нижестоящей. Мы должны были найти того самца, которому сами внедрили когда-то Программу Управления Временем. Мы не знали, что он там наделал на этой небольшой, затерянной среди галактик планете. А наделать он мог очень-очень многое. Мы же не проводили строгого отбора особи, мы, сами тогда дети, ввели программу первому попавшемуся. А кто — он? Как он воспользуется своими способностями, на что направит свои невероятные, необъяснимые для этой небольшой, затерянной в Мироздании планеты, силы?
34. Назавтра я позвонил Тузовскому снова. Я очень хотел работать. Просто работать и тихо жить, чем незаметнее, тем лучше. Незаметным с журналистской профессией быть трудновато, но, к счастью, круг общения все время меняется, и не надо в этой ситуации объяснять никому, откуда взялась у меня внешность 25-летнего человека.
— Напиши про этого твоего, как его…— рявкнул Туза, он за время моего отсутствия сильно вырос, теперь возглавлял газету и четыре журнала, на совещаниях занимал место в президиуме с министром рядом, ну, хотя бы с замом. Так и привык потихоньку не просить, а рявкать. — Напиши про Храмцова. С ним там был какой-то скандал…
— С Игорем Константиновичем? Что такое?
— Вроде бы этого, с которым мы газету делали, не знаю, помнишь ли ты, столько лет прошло, Волчкова, да! Так его фамилия? Волчкова посадили в тюрьму. Он лечил по методике Храмцова, но не знал пару тонкостей, пару звеньев в методике пропускал. Кучу народу угробил. Как угробил? Так и угробил! В прямом смысле. Вина доказана полностью. Вот и сидит. А на Храмцова сейчас бочку катят. Разберись, напиши. Я в субботний номер поставлю. Давай, пока!
Мне предстояло убеждать читателей словами в действенности методики Игоря Храмцова. Хотя ничто не выглядело столь убедительно, как мое лицо 25-летнего.
35. В жизни была одна безмерная, безграничная, всеобъемлющая любовь — Россия. И одна безграничная, безмерная, всеобъемлющая ненависть — большевизм. Более страшного, беспощадного, наглого, подлого и циничного врага у России не было. Никакой иноземный захватчик, ни чума, ни холера, ни тиф не натворили столько же. Когда мне говорят, что перестройка отбросила страну на десятилетия назад, я спрашиваю, а зачем было перестраивать страну, в которой так уж все хорошо? Почему миллионы были за перестройку, когда она начиналась? Потому что эти миллионы видели, как они живут.
Если кому-то из моих земляков, петербуржцев, удавалось путем немыслимых унижений и ответов на идиотские вопросы на парткомиссиях (тогда любая зарубежная поездка без подобной процедуры была немыслима), но все-таки удавалось съездить за рубеж, они возвращались оттуда в состоянии шока. А отъехали-то всего ничего: километров двести-триста, в Финляндию. Небогатая страна, где нет залежей нефти, газа, угля, золота, алмазов. Да, есть лес. Да, есть порты, выход к морю. Да, сельское хозяйство развито. Но у нас тоже есть лес. Тоже немало портов, побольше, чем у финнов. И сельское хозяйство не как у них — в зоне рискованного земледелия, на севере.
Но почему любой финн, самый простой, самый скромный, жил не в коммуналке и не стоял в очереди за дешевенькой колбасой?
Потому что у них не было социализма. Не было той чумы, той уничтожающей бациллы, которая превратила нас в нищих и униженных. Не было этой бациллы в Южной Корее. Не было в Западной Германии. Но была в Северной Корее и в Восточной Германии. Сколько уже писали об этом. Всем давно вроде бы должно быть ясно, где она, тлетворная бактерия. Китай, говорят, хорошо пошел. Да, власть там осталась прежней, по форме, по названию, но не по сути. Экономика там — совсем не коммунистическая.
Очереди за колбасой и коммуналки — это лишь внешний атрибут социализма. Были вещи куда страшнее.
36. Как нужно ненавидеть Россию, как нужно жаждать ее гибели, чтобы желать вернуть ее обратно, в коммунистическое завтра (или вчера?)! Думаете, мало таких желающих? Если бы! Но какую проблему ни возьми, какую беду российскую ни всколыхни, ответ упирается в одну и ту же точку: в события октября 1917 года. Если б ни эти события, нас бы было 600 миллионов. И войны бы не было. Никакие бы адольфы не сунулись. Они просто не решились бы напасть на такое процветающее могущественное государство. Множество аргументов есть, чтобы достойно поспорить с этими «желателями». Но можно ли говорить правду… детям?
Я хотел спросить Его: как вернуть свою страну за Point of No Return — за точку октября 1917 года? Но Он молчал. Он только взглянул на меня, будто я сам давно знаю, с чего же мне начать этот Путь. Как прекратить гражданскую войну на своей Родине?
Он ответил, как и обычно, не словами. Мысль сама, мелькнув, вылилась в законченную формулу: только прекратив гражданскую войну в собственной семье, я смогу встать на этот Путь. На путь возврата родной страны туда, за Точку Невозврата, за точку начала гражданской войны и неслыханных бед. За точку лжи, унижений, уничтожения класса созидателей и творцов. За точку убийства Души. Самоубийства, точнее.
Когда у него не было возможностей, у него не было и желаний. Но у Него появились Возможности. Практически безграничные. И Он стал хотеть очень многое. И самое большее, самое желанное, самое заветное: вернуть свою страну, свою Родину за Point of No Return — за точку октября 1917 года.
