— Но а как же мне тогда вернуться на землю? — спросил Фаянсов и тем самым в отчаянии признался в своих надеждах.
— Я догадывался, на что вы рассчитывали, но отсюда нет обратной дороги… Да не вешайте носа, Фаянсов. Чёрт вас возьми! Обещаю: вам здесь придётся по душе. Душа по душе! Звучит? Идёмте, я всё покажу, — тоном старожила проговорил Карасёв. — Хотя у нас эти «идёмте», «тут» и «покажу» — обозначения условные. Всё находится в одном месте и происходит в одно и то же время.
Лев Кузьмич был бодр, деятелен, уже освоился в этом мире, словно жил в нём тысячи лет. И мир этот действительно не имел ни времени, ни расстояний. Все были рядом и в то же время далеко, во дне миллионнолетней давности и в сегодняшнем дне. Всё вокруг было заполнено душами некогда живших на земле людей. Вот он Сократ, там Пётр Первый, а рядом прошла… проплыла… пролетела… в общем, неизвестно как это назвать… словом, рядом проследовала умершая этой зимой дворничиха Петрова. А затем он увидел вдали, за миллионы световых лет и вместе с тем близко, казалось, только протяни руку, увидел… Иисуса Христа! Иисус сидел в компании своих учеников. Живописная группа будто только что сошла с полотна эпохи Возрождения. Лишь не хватало библейского пейзажа — райских кущ или холмистой долины в предзакатных фиолетово-чёрных тонах.
— Но если Он… Значит, всё это Царство Небесное? — пробормотал Фаянсов, единожды читавший Библию, как памятник древней культуры.
— Можешь называть его как угодно: Царство, Тот свет, ноосфера. Главное, он есть, — беззаботно ответил Карасёв, видно, не утруждая себя здешними загадками.
— Правда, Петенька, правда! Это Царство Небесное!
Бабушка! Она совсем не изменилась, такая же черноглазая седая дама. Словно бы и не было всех этих лет.
— Кому что, — усмехнулся режиссёр. — Кто-то даже изобрёл гипотезу, будто мир этот, и тот, откуда вы, Пётр Николаевич, только что прибыли, всего лишь эксперимент, и ведётся он жильцами третьих миров. А мы с вами как бы подопытные макаки.
«И всё равно надо было креститься. Ах, зачем я ушёл?» — посетовал на себя Пётр Николаевич.
— Не жалей! Ты поступил разумно, отказавшись от крещения, — возразил ему Иисус, приветливо улыбнувшись.
Теперь он и впрямь оказался рядом.
— А, это вы, — без всякого почтения сказал режиссёр Христу, для него и здесь не было авторитетов.
Фаянсову даже стало неловко за своего сослуживца.
— Тогда мне всё понятно, — продолжал Карасёв, обращаясь уже к нему, Петру Николаевичу. — Ты увидел его и прозрел. А он, между прочим…
— Лев Кузьмич, погодите. Мы ещё к этому придём, — мягко, ничуть не обидясь, остановил его Иисус. — Так вот, Пётр Николаевич, коль есть сомнения, лучше этого не делать. Крещение ещё не всё. Для кого-то оно и вправду род страховки. Важно верит человек или не верит. А ты веришь, — и Он сказал бабушке: — Теперь ты можешь успокоиться. Твой внук верит. И он это уже доказал. Теперь оставь нас, мы поговорим. У вас с ним впереди вечность.
— Да, теперь мы вместе. Пусть Бог к тебе будет милостив, — пожелала бабушка Иисусу и удалилась куда-то.
Фаянсов встретил иронический взгляд Карасёва и откровенно признался Христу.
— Вы ей сказали неправду. Я не верил. И тогда, и теперь сомневаюсь, даже видя Вас. Просто у меня сейчас всё перепуталось в голове. Какой-то винегрет. Иначе бы я спросил: «Бог, если Ты есть, почему Ты это допустил?» Ладно, бо… прости… шут со мной, но ребёнок?..
— Однако ты его спас, — возразил Иисус.
— А что всё я? — невольно обиделся Фаянсов. — Я ничто?
— Ты — человек! Я знаю: многие в беде меня упрекают, шлют хулу. Но я ничем не могу помочь. Ни тебе, ни тем, многим, — признался Христос. — Я тоже всего лишь человек. Это и хотел тебе сообщить Карасёв. Не так ли, Лев Кузьмич?
— Да, некоторые историки утверждают, будто некогда жил человек по имени Иисус Христос, — подтвердил Карасёв. — Только человек.
— И в Библии обо мне сказано: «сын человеческий».
И речь у Него была не библейской, как ждал Пётр Николаевич, Иисус изъяснялся на современном разговорном языке.
— Получается, в библии врут? Вы не Божий Сын? — не утерпел, вылез насмешник Карасёв.
— В сущности, мы все Божьи Дети. Даже вы, Лев Кузьмич, — добродушно ответил Иисус.
Тут вмешался и Фаянсов.
— Тогда почему миллионы людей веками Тебя называют Богом? — Он даже удивился своему напору.
— Видно, так уж сложилось, всё сошлось на моей скромной особе. Да, мне было суждено пострадать за людей, вознести на Голгофу крест. Но я такой — не единственный, и моё место в истории мог занять и кто-то другой, не менее, а возможно, и более достойный. Всё, что я проповедовал, родилось задолго до меня. Мои проповеди — всего лишь чаяния многих людей. Если помните, на горе я так и говорил: «Вы слышали, что сказано древним: „не убивай“». И древним же было сказано: „не прелюбодействуй“, „не преступай клятвы“. „Не пожелай врагу того, что не желаешь себе“. „Не укради“. Да обо всём этом люди думали и думают тысячи лет. И будут думать. Я лишь отделил их собственные мысли от плевел и вернул им чистыми, годными утолить душу. И возможно, моя судьба совпала с их представлением о Божьем Промысле? Ведь именно такова твоя версия Христа? Верно?
— Да!.. Но если Ты и вправду всего-навсего человек, во что тогда я, по-твоему, верю? — запутался Фаянсов. — Значит, Бога нет?
— Бог совсем не то, что ты думаешь. Бог — Любовь. Эта истина истёрта, опошлена болтунами. Так уж об том разглагольствовать модно, и разглагольствуют на каждом углу. Послушаешь, и впрямь порой становится смешно. Но если подумать, чего вы все в самом деле ждёте от Бога? Ну конечно, любви. И любовь должна войти в каждое сердце. Любовь в сердце, в нём и Бог. Она в тебя вошла, и ты спас мальчишку, хотя тебе это далось вот такой ценой, — ответил Иисус.
— Я его и в глаза-то раньше не видел. Какая уж тут любовь? — честно признался Фаянсов.
— Ты его полюбил заранее, потому что он человек, — улыбнувшись, пояснил Иисус. — Да, да, только Любовь людей и спасёт. Но лишь когда она действительно станет потребностью каждого смертного, как необходимость дышать. А путь к Всеобщей Любви тяжёл и долог. Догадываюсь, Лев Кузьмич, плещется в вас сарказм, того и гляди хлынет через край. Идеалисты нелепы, смешны. Мол, миром правит лишённый эмоций расчётливый Разум. Возможно и так. Я и сам порой к этому склоняюсь. Правда, не всегда. Однако не будь идеалистов, материалисты друг друга, а заодно и остальных передушили бы ещё в первобытных пещерах. Вот так-то, Лев Кузьмич. Или вы не согласны?
— Но если мир спасает Любовь, что делаешь Ты? — снова спросил Фаянсов, упорно чего-то добиваясь и сам не ведая чего.
