Это точно, туман на этой улице необычный, ненормально плотный, будто он стоял тут все полвека, густея до консистенции сметаны. Масла. Плавленого сыра.
–Надо спрятаться. –внезапно сказал Шаман. –Немедленно. Попробуем в этом доме.
–Почему? –спросил Старик шамановым шелестящим голосом. Впервые я уловил в его интонациях нотки растерянности.
–Движется. –сказал Марьинский Шаман
–Что движется? –обеспокоился старшина Хасан.–Не умею объяснить. Нет таких слов. Расстояние. Длина. Размер. Они не могут перемещаться, это условные понятия. Но движутся.
Меня прошибло мелким ознобом: никогда и ничего эндоген не вещал таким мёртвым голосом, уставившись остекленевшими глазами в одному ему видную точку. Наверное, на других подействовало тоже, потому что Хасан заглянул в микроскопическое фойе кинотеатрика и втянул туда Баклажана. За ними втиснулись и остальные, на ходу включая фонари. Я хотел было спросить, что дальше, но тут снаружи донёслись звенящий свист и шорох. Возникло устойчивое ощущение, что воздух на улице кристаллизовался в мелкие песчинки, они сами собой ссыпались в мешки и теперь кто-то медленно-премедленно тащит миллионы этих мешков по асфальту, задевая за стены и двери. В пыльном фойе «Луча» стало горячо и душно, запахло включённым утюгом.
–Что же это такое? –спросил Старик.
–Вообще-то, хотелось у тебя поинтересоваться. –заметил Ушастый.
Снаружи стихло. Замерший в немыслимом извороте Шаман ожил, ткнул дверь своей тросточкой-шпагой.
–Может, подождём? –неуверенно предложил Бобёр.
–Зачем? Угрозы уже нет. Совершенно. Ушло.
–Надолго ли? –буркнул я. Старик молчал. Объясняя очередной феномен, Бобёр и Ушастый затеяли дискуссию на любительско-балаганном уровне. Шаман косил на них желтым глазом с вертикальным зрачком и в раздумье покусывал губу. Наконец он пресёк галдеж и распорядился продолжать движение, предварительно расставив Бобра и Ушастого в разных местах нашей небольшой колонны. Все, кроме неразлучной парочки друзей, охотно подчинились. Правильно, давно пора их растащить.
И тут «Луч» преподнёс нам сюрприз.
Пока все строились и выходили, я рассматривал надпись «Зрительный зал» на облупленной морёно-лакированной двери, потом потянул на себя медную ручку. Хватило двух секунд, чтобы увиденное навсегда отпечаталось в моей памяти во всех подробностях. В маленьком – не более полусотне мест – полутёмном зале россыпью сидела добрая дюжина мозгоедов[22]. Они восседали, чинно сложив руки на коленях, и не отрывая взглядов от экрана. На котором, само собой, ничего не было. Старик свидетель – я не испугался. Охранительный рефлекс на совершенно непредсказуемое сработал раньше страха. Долей секунды спустя, я уже навалился всем телом на дверь, ноги, которыми упёрся в землю, превратились в железобетонные столбики. А по спине потекли струйки ледяного пота. Шаман мгновенно оказался рядом с совершенно бесполезной шпагой наизготовку. Он пристально рассматривал меня прищуренными глазами, слегка оскаливал мелкие острые зубы и, наконец, соизволил полюбопытствовать: –Что случилось?
Я отщёлкнул непослушным пальцем переключатель в режим стрельбы очередями, навёл ствол на дверь зрительного зала и попятился к выходу из фойе.
–Кажется, тебя спросили, что произошло?
–Матерь божья коровка! –зашипел я. –Мотаем отсюда! А дверь надо чем-то подпереть.
–Галлюцинации? –снисходительно справился Марьинский Шаман. Я продолжал отступать с автоматом наизготовку. И тут Шаман с тем же выражением чуть презрительного превосходства широко распахнул дверь в зрительный зал. Возможно, с этого мгновения я и начал седеть. Шаман нескончаемо долго (как потом оказалось – три секунды) смотрел в полутьму. Потом осторожно закрыл дверь, заложил ручку обломком какой-то ржавой трубы, и, потянув меня за рукав, беззвучно выскользнул наружу.
Ребята вопросительно смотрели на нас. Мы безмолвствовали. Я просто не мог выносить эту Марьинскую образину. Дышал сквозь зубы, чувствовал, как стремительно высыхает и оттого мёрзнет спина, как начинают запоздало дрожать колени. В этот момент я воспринимал эндогена как самого настоящего человека, такого же, как сам, как все парни. И больше всего на свете мне хотелось с с разворота дать ему крепкого пинка. От души и по-человечески. Кажется, он это понял и в рыжих глазах неожиданно блеснула… признательность.
–Странно. –сказал он. –Чем они так увлечены?
–Комедию смотрят! Под названием «Два придурка»! –наконец-то объявился в моём эфире Старик, язвительный, словно гибрид кобры со скорпионом. Я смолчал: крыть было нечем. Обалдевшая экспедиция потребовала было от нас объяснений, но вместо меня и Шамана ситуацию обрисовал Старик. Причём, настолько беспощадно, в таких выражениях и с такими подробностями, что группа незамедлительно углубилась в туман подальше от «Луча». Шаман и я по-прежнему шли впереди. Я невольно ухмыльнулся при мысли о том, что будь я на его месте, обязательно терзался бы стыдом от допущенного промаха и выволочки Старика. Но, похоже, у Марьинца всё-таки, другое самоощущение. Он не закомплексован: да, допустил ляп, но никто ведь не пострадал, ничего исправлять не надо. Пройдено, учтено, сделаны выводы на будущее, списано в архив. Он негромко размышлял вслух:–Похоже, что у гипнотизёров в Усть-Хамске нечто вроде логова, куда они собираются для спячки, и откуда выходят для охоты.
–Почему они не среагировали на нас?
–Твоего молниеносного появления, вероятно, просто не заметили. А я для них – не охотничья добыча. Гипнозу не поддаюсь, прямую атаку отражу играючи.
Тут Шаман замер, жестом остановил всех и опять объявил, что чует опасность. Не очень большую, заурядную. Не успел он договорить, как позади нас с гулким буханьем образовалась крематорка[23].
–Извините, парни. –скрежетнул Старик. –Неудачная попытка. Хотел перенести аномалию на другое место, но не удержал, выронил.
–Плохо целился!–жизнерадостно объявил Бобёр. –Мы целы и невредимы.
–Шутка юмора? –осведомился Старик. –Ха. Ха. Ха.
Я содрогнулся. Асфальт тротуара давным-давно полопался, трещины проросли нашей обычной земной травой. Киоск «Союзпечать» стоял на углу, стеклянный, словно вчера построенный и газеты не пожелтели. Бельё на балконе вроде бы даже чистое. Слева за кованой ажурной решёткой обнаружился полукруглый скверик, заросший диким кустарником и корявыми клёнами. Туман стал гораздо жиже, за сквериком серело массивное строение с облезлым фасадом, подпёртым толстыми фальшивыми колоннами. Что-то вроде детской больницы, к которой я был давным-давно приписан. Фасад-то серый, зато растительность в сквере вызывающе сочная, сытая и развратно зелёная. Разведчик Мыльница, помнится, что-то рассказывал про такую зелень, странно, дескать, но совершенно безобидно. Из-за этой-то буйной растительности, наверное, мы не сразу заметили посередине скверика золотой шар[24]. На этот раз он блестел как новенький в полуразрушенном бетонном фонтанчике, словно его только что вынули из промасленной упаковки и уложили среди зелени. Я, Бобёр и Ушастый видели это обросшее легендами порождение Зоны второй раз, Шаман тоже смотрел на шар абсолютно равнодушно, а вот остальные выпучили глаза чуть ли не до стёкол шлемов. Я опасался вспышки алчного интереса к шару, но, кажется, предостерегающие рассказы о нём не пропали напрасно. Никто не вознамерился обратиться к «исполнителю желаний» с потаенными мечтами. Авантюрист Ништяк и тот не предложил попробовать вытащить шар, доставить на Курорт и втридорога продать за Стену. Экспедиция молча разглядела здоровенное матово блестящее ядро, Романтик сфотографировал его и мы перешли на противоположную сторону улицы, потому что черная колючка заняла весь тротуар слева. Она не токсична, однако прочна и одновременно хрупка, словно алмаз. Впившись в одежду, чёрные шипы тут же обламываются, вытащить их не остаётся никакой возможности, так что комбинезон приходится выбрасывать.
