в белоснежный виссон, как ходили жрецы-аарониды. И настал момент в истории людства, когда один-единственный человек на всей земле стоял и защищал Бога, и за спиной его не было никого, кроме Бога. И в руке его было копье с наконечником, на котором сияло солнце.
Хазва, увидев Финееса, засмеялась. Уйди с дороги, сказала она, либо убью тебя, как пса. Поклонись лучше истинному богу, которому мы воздвигли алтари сегодня по всему вашему стану.
Но Финеес поставил Копье поперек входа.
Трижды пыталась она войти, и трижды отбрасывало ее Копье.
Ударь его, сказала Хазва, и Зимри ударил Финееса, но не сдвинул с места, ибо Финеес не отступал. Так они боролись, держась за древко, и никто не мог победить. И воины стали роптать, говоря: негоже нам поклоняться чужим богам. Финеес не убоялся, почему же мы трепещем чужеродной блудницы?
Видя, что воины колеблются, Хазва, смеясь, увлекла Зимри в шатер, чтобы предаться блудодейству и укрепить в нем новую веру.
И сотряс черноликий Финеес Копьем и издал вопль, и страх прошел по толпам, словно волны по водам. И снова сотряс Финеес Копьем, и полегли воины от крика его, как колосья под серпом жнеца. И в третий раз сотряс яростный в брани Финеес Копьем и побежали воины от лица его, как отара овец от волка рыщущего.
Пропустила стража черноликого между рядов своих до самого шатра начальника их.
Войдя, Финеес вонзил копье в Зимри, нагим возлежащего на Хазве, покарав отступника и дочь лжи, и убил их обоих в чрево, так что копье вошло даже в ложе.
И опрокинул Финеес шатер, и увидел Израиль совокупившихся Хазву и Зимри и копье, пригвоздившее их к ложу, и вид их так устрашил воинов, что бежали они в панике, плача и стеная, ибо это было дело неслыханное и небывалое, чтобы ааронид убил военачальника поколения.
Так впервые обагрилось человеческой кровью Копье и первой жертвой его стали совокупившиеся мужчина и женщина, дух и душа, слившиеся воедино
Стал с той поры Финеес прообразом Мессии как Первосвященника воинствующего, поражающего силы зла: облечен он в белую одежду, обагренную кровью. Имя ему: «Слово Божие». Из уст его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя. (Откр. 19, 13–15)
«Я – МЕССИЯ ВОИНСТВУЮЩИЙ…»
Поезд «Симферополь – Москва». Наше время
Замигали потолочные лампы, зароптали возмущенные пассажиры, заплакал ребенок.
Даша пришла в себя и поднялась, извиняясь.
Но офицер не собирался менять позу, лежал на Скворцове неподвижно.
Глаза Сергея были закрыты, на лбу кровило свежее рассечение.
Даша похлопала его по щекам. Он очнулся.
Голова нещадно трещала. Только что в облике Первосвященника он вонзил копье в совокупившихся Зимри и Хазву, еще в ушах звенел неистовый вопль их боли, еще корчился и сучил четырьмя руками и ногами «наколотый на булавку» «паук», и вся эта сотканная из раскаленного воздуха пустыни фата-моргана казалась реальной и страшной.
И вот ее нет…
А что есть? Купе, Даша, навалившийся сверху офицер таможни. В сжатой своей руке Сергей ощутил рукоять, через которую из чужого тела в него всасывалась знобящая энергия истекающей с кровью души.
Сергей разжал онемевшие пальцы.
Таможенник сполз на пол, откинулся. Из живота его торчало копье.
По коридору прошли люди. Даша захлопнула дверь.
– Я же просила! – шепотом закричала она. – По-нормальному же просила тебя! Ну, зачем, зачем ты оставил это проклятое копье? Надо было его выкинуть!
Перебарывая тошноту (следствие сотрясения мозга), Сергей взял ее за плечи, хотел что-то сказать, но замер: из дверного зеркала лыбился… узкоглазый кореец Чан! Он тоже держал девушку за плечи, тоже ширил опухшие глазки «Я типа никого не мочил!», но на лице его было написано злорадное выражение.
– Ты же сама все видела! Поезд дернулся, он случайно упал на копье!
– Ну да, как же, случайно! – расплылся в ухмылке кореец. – Поезд, да, дернулся случайно, но пику-то я подставил.
– Ты? – дернулся к зеркалу Сергей. – Зачем?!
– А ты че, хотел, чтоб он упек нас в зону? Не, братан, все вышло в елочку, мент и хохол в одном флаконе, ха-ха-ха…
Даша ладонями повернула к себе лунатическое лицо Сергея.
– С кем ты разговариваешь?
– С Чаном. Я его первым убил в лесу.
– Сережа, в зеркале – это ты! У тебя просто лицо распухло, и глаза стали щелочками.
– Это Чан, ты что, не видишь его корейскую рожу? – Скворцов ляпнул пятерней по стеклу, оставив кровяной отпечаток.
Чан потер щеку.
– Ты че, фуфел, у меня ж фейс болит…
Даша топнула ногой.
– Немедленно очнись, Скворцов! Никакого Чана там нет! В зеркале – ты, ты сам!
В дверь постучали. Мужской голос сказал: «Откройте!»
«Что делать? Что делать, господи…»
Даша заметалась по купе.
Настойчивый стук повторился.
«Откройте, таможенный досмотр».
Из «подземелий» подсознания, взламывая кору кармических запретов, наложенных на реликтовую память, вздымался в гневе и ярости первосвященник Финеес!
Скворцов поднял и переложил мертвого таможенника на полку. Недрогнувшей рукой выдернул из него Копье. Даша не узнала голоса, гортанно произнесшего: «Открой!»
В летней духоте у нее замерзло лицо. Не чуя рук, она повернула металлическую головку запора на замке.
Дверь откатилась вместе с зеркальным отражением внутреннего пространства.
В коридоре стоял напарник убитого – толстый парень в голубой форменке. Увидев лежащего на полке сослуживца, он сказал удивленно.
– Оцэ так дило! Олесь, ты шо, спышь?
– Как убитый, – сказал пассажир, держащий руку за спиной.
Таможенник шагнул в купе, чтобы потрясти друга за плечо.
Дверь закатилась.
Зажав ладонями рот, Даша забилась в угол, чтобы ее не коснулся корчащийся от боли таможенник, но он дотянулся, скребанул скрюченными пальцами по ее ногам.
«Помохите…»
– Что ты делаешь, Сережа, – простонала Даша, – это люди, им больно!
Медленно повернулись бездонные глаза глубокого транса. Гортанный голос проклекотал.
– Я не Сережа…
– А кто… ты… теперь?..
Ответ пришел с горловым рычанием, парализующим волю.
– Я – Мессия воинствующий, поражающий силы зла!
Надев рюкзак на плечи безвольной Даши, Сергей вывел ее в коридор.
Один из пограничников окликнул их.
– Молодые люди, вы куда?
– Начальник, – ответил мужчина, не оглядываясь, – мы покурить выйдем…
– Здесь граница, выход на перрон запрещен. Молодые люди, вернитесь!
В тихом вагоне раздался женский крик. Визжала проводница, заглянувшее в восьмое купе.
– Вбылы! Мытныкив вбылы! Трымайте их! Воны вбылы мытныкив! (Держите их! Они убили таможенников!)
Молоденький пограничник пробежал по коридору и схватил Скворцова за плечо.
Из рукава
