Но мой исследовательский пыл несколько поутих, и я не стала сходить с дорожки, проявлявшейся передо мной с каждым новым шагом, для того чтобы рассмотреть домики поближе. Шум нарастал, и к постукиванию добавилось еще какое-то гудение, похожее на звук работающего трансформатора, только многократно усиленный. Я рискнула обернуться еще раз и увидела, что буйство красок стало буквально нестерпимым, а милые сказочные домики изменили свои очертания и корчились в каких-то невообразимых муках, пытаясь собраться в некий новый образ.
— Лучше не оглядываться, — пробормотала я тихонько, поспешив отвернуться, кстати вспомнив, что в истории было слишком много примеров наказанного любопытства, и мне совсем не улыбалось превращаться во что-нибудь этакое, ну, например, в соляной столб.
К счастью, дорожка не исчезала, а, наоборот, стала еще отчетливее и как-то гостеприимнее. Все лучилось мягкими сочными тонами, зовя и приглашая вперед. Контраст с тем, что сзади, был разительным, и только одно это заставляло идти дальше и не останавливаться. Впереди показались очертания горного пейзажа, несколько в китайском стиле: легкость цветов, облака, переходящие в водяной поток, и от союза воздуха и воды рожденные горы. Все это было удивительно неощутимо, казалось, что самый небольшой порыв ветра способен разметать эту картину, но ветра не было, и пейзаж оставался на месте и даже становился отчетливее, по мере того как я приближалась. Дорожка прервалась, я остановилась, не понимая, куда же мне надо было идти дальше: передо мной сверкала вода, но сам поток был похож на причудливую тропинку. Сообразив, что это может быть продолжением дорожки, я рискнула сделать шаг, и действительно, она оказалась сухой, как будто нарисованной. Как только я вступила на эту необычную тропу, пейзаж исчез, и я оказалась в зеркальном зале, украшенном многочисленными спиралями. Именно они составляли основу всего убранства, где каждое зеркало находилось внутри определенной спирали. У меня немного закружилась голова, и я не сразу увидела фигуру, сидящую в центре зала, в одежде, украшенной такой же геометрией, как и сам зал, только фон одеяния был желтым, а спирали были прочерчены черным.
Я застыла, не зная как себя вести в этой ситуации, меня невероятно пугала сама мысль, что я стою здесь и передо мной находится некто, чье имя я даже не знаю, как правильно произносить, а его древность была столь глубокой, что я просто терялась. Надо ли мне поклониться, или достаточно простого приветствия — откуда мне было знать, что принято в подобном случае, и я продолжала стоять как истукан, избегая смотреть по сторонам. К счастью, тот, кто сидел передо мной, понял причину моего оцепенения и сделал приглашающий жест, предлагая мне подойти. Еле передвигая ставшие вдруг такими непослушными ноги, я медленно приблизилась, отводя от него глаза, взгляд мой был прикован к полу, казавшемуся мне почему-то самым безопасным. Неподалеку от его кресла или трона, не знаю, как и назвать то сиденье, на котором он восседал, появилась маленькая скамеечка, на которую он мне жестом предложил сесть.
«Как Шемма — так он сидел в своей комнатке, старательно записывая все, что ему говорилось», — подумалось мне. Я и в правду чувствовала себя очень маленькой в этом движущемся пространстве, казавшемся огромным, хотя объективно размеры его были скорее невелики. Даг-ан заговорил, и его шелестящий голос зазвучал странно дисгармонично, словно царапая окружающее.
— Да, да, все как тогда, в те времена, когда на этой скамеечке сидел маленький жрец, с его детскими глазами, радостно впитывающими окружающий мир. Мне все время кажется, что это никуда не ушло, что снова откроется дверь и войдет он, трогательно сложив руки на груди, готовый внимать каждому моему слову. Для меня здесь время течет в том изначальном ритме, который был с начала времен. Но я знаю, что в вашем мире прошли тысячелетия, что и не удивительно, ведь вы всегда отличались редкой суетливостью, производя слишком много шума. Что же странного в том, что время вокруг вас стало ускоряться? Потом-то вы, конечно, испугались, ведь в вас заложен механизм чувствования времени, и стали искать способы удлинения времени или срока жизни. Только в вашей природе есть программа, я сам ее создавал, которая не дает вам возможности находить правильные решения для правильно найденных проблем.
И то, что вы придумываете, работает только некоторое время, а потом, наоборот, все усложняет и множит все новые проблемы. Я не хотел запускать эту программу. Я еще тогда знал, к чему это приведет, я предлагал все исправить, внести совсем небольшое изменение, но они были против меня, все против меня, им не хотелось думать об этом, для них вы представляли собой только этап, ступень, при помощи которой они могли исчезнуть из этого мира. Я хотел вырваться из плена Земли не меньше их, а может, и больше, но не так, не таким способом, я всегда хотел действовать по-другому. Да, я много рассказывал Шемме, мне нравилось ему рассказывать, он понимал меня сердцем, хотя многие мои слова оставались для него неразрешимой загадкой. С тех пор мне ни разу не встречался такой слушатель.
Он замолчал, погрузившись в воспоминания, и я вдруг осознала, как он устал, как ему надоело быть «гласом вопиющего в пустыне». Тысячелетия его борьбы впечатляли, неважно, что в его реальности прошло гораздо меньше времени. Я ощутила, как в моей душе рождается сочувствие и понимание. Мне захотелось стать для него вторым Шеммой и сделать для него все, чтобы помочь ему на его нелегком пути. Я обратила внимание, что, пока мы говорили, пространство менялось многократно, менялись цвета от золотистого с черными линиями спиралей до черного с белыми прорисями. Как только я захотела полностью подчиниться Даг-ану, все пространство залило ярким красновато-желтым светом, а спирали на стенах трансформировались в удивительные цветы и растения. Я теперь находилась в чудесном саду, среди фантастических сладкоголосых птиц. Даг-ан опять заговорил, и меня удивило, как мне мог не нравиться этот голос, теперь звучавший как самая восхитительная музыка, наполняя окружающее невиданной силой и блаженством.
— Послушай меня. Послушай меня, милая, я расскажу тебе удивительную историю, и ты узнаешь тайны, недоступные пониманию человеков. Что-то ты уже знаешь, Анри рассказал тебе в той форме, в которой ты смогла тогда его понять, о чем-то ты смогла догадаться сама, и тут ты молодец. Но кое-что осталось за гранью твоего сознания, и пришло время открыть все для тебя. Когда они объединились и изгнали меня, разрушив мой город, самый красивый из всех городов, так как я, и только я, смог перенести в него, почти в точности, часть моих воспоминаний о потерянной родине, когда они разрушили его, я словно потерял ее еще раз. Наша вражда началась много раньше этого ужасного разрушения, она началась скоро после того, как мы оказались здесь, поняв, что Земля пленила нас, как до того пленила нашу пропавшую сестру. Мы привыкли к свободе, привыкли жить по своим собственным правилам, там, дома, нам не приходилось проводить много времени друг с другом, совместные решения мы принимали в самых редчайших случаях. Здесь же мы были вынуждены постоянно находиться вместе, так как, если мы начинали действовать привычным для нас способом, Земля порабощала нас гораздо быстрее. Принужденные к сотрудничеству, вынужденные быть постоянно вместе, мы стали необычно раздражительными, и это еще больше ослабляло нас. Когда мы стали работать над вашим созданием, все немного успокоилось, казалось, что вот, наконец-то, мы нашли способ избавиться от наших проблем. Но это было ненадолго.
