Лично за ним, Николаем Ивановичем, вышеупомянутой «гэбне» далеко «ползти» не придется. Он, если так можно выразиться, уже…
Так что ничего подобного он Сталину советовать не будет. И не из страха, а потому что сам не верит в успех авантюры с упреждающим ударом. А тогда что? Николай Иванович вздохнул и принялся за котлеты. Дело дошло до компота из сухофруктов, а по поводу завтрашнего разговора пока были только наметки и обрывки мыслей.
Единственное, что Николай Иванович решил точно, так это послать подальше собственные интеллигентские комплексы. В смысле дурную интеллигентскую привычку уклоняться от ответственности. «Скажу то, что считаю правильным и полезным, а там гори все синим пламенем. Отвечу, не переломлюсь!»
После обеда снова заявился капитан госбезопасности Горелов, и продолжился разговор по поводу шпионских игрищ.
Николай Иванович честно и скрупулезно постарался припомнить все, что читал или слышал по этому поводу: про специальный полк (впоследствии дивизию) «Бранденбург», про батальон «Нахтигаль», про то, как эти деятели первое время резвились в наших тылах. Про поставленное на поток изготовление качественных фальшивых документов и фальшивых рублей. Про приемы и методы работы вражеской агентуры в тылах действующей армии и на коммуникациях, про разведшколы и их контингент. Про создание СМЕРШа, как важного инструмента борьбы со всеми этими безобразиями.
Заодно рассказал о деятельности нашей фронтовой разведки. О развертывании партизанского движения. О заброске с этой целью специально подготовленных групп, в том числе и для разведывательной деятельности. Про диверсии и «рельсовую войну» тоже не забыл. Капитан только успевал записывать с мрачным видом.
Минут через сорок Николай Иванович прервался, дабы перевести дух и смочить пересохшее горло. Его собеседник тоже отложил карандаш и, начав разминать уставшие пальцы, спросил, явно не для протокола:
— Все-таки трудно поверить, что такое количество людей согласилось сотрудничать с фашистами. Я понимаю, эмигранты, с ними все ясно, но эти-то… Они же наши люди, Советской властью воспитывались. Как они могли? Ну ладно, считали себя обиженными, но это вовсе не повод предавать свою страну и народ. Как же так?
— Воспитание вещь хорошая, — заметил Николай Иванович, — но не на всех действует. Так что с теорией «табула раса» классики явно погорячились. В смысле человек не «чистый лист», писать на него поверх генотипа приходится. Есть мнение, что генотип по меньшей мере наполовину определяет поведение человека. У вас тут двадцать лет от революции прошло, а у нас уже семьдесят лет Советская власть людей воспитывала… А чем в итоге кончилось?
— Получается, что все зря? — Капитан с болью в глазах посмотрел на Николая Ивановича.
— Ну почему же сразу зря. Подавляющее большинство людей действительно можно воспитать… Но всегда найдутся уроды, которые все испортят. Государство для того и существует, чтобы не дать им этого сделать. Только сложная это задача, не всегда удается решить.
— Это противоречит теории марксизма.
— Действительно противоречит. Но если факты противоречат теории, надо править теорию. А факты говорят, что на часть людей ни воспитание, ни убеждение не действуют или действуют слабо. На них, как на животных, действует только дрессировка… при помощи правоохранительных органов. А в особо тяжелых случаях эффективна только терапия посредством разового введения девяти граммов свинца внутрь.
Поэтому удивляться нечему. В стране сейчас множество людей, чьи антиобщественные устремления сдерживаются исключительно страхом наказания. Большая война снимет эти ограничения, и они проявят свою истинную сущность. И постараются рассчитаться с согражданами из «идейных», так сказать, побуждений. Или просто пограбить и понасиловать всласть, пользуясь безнаказанностью. Хотя и обычных трусов хватает, многие шли на сотрудничество с немцами, просто спасая свою жизнь. С пленными германцы не церемонились, выжить в плену было весьма проблематично.
Капитан вздохнул:
— Не знаю, мне все это не нравится. Но давайте вернемся к делу.
— Давайте, — не стал спорить Николай Иванович. — Я тут еще один эпизод вспомнил. Если не байка, конечно. По поводу фальшивых документов. Якобы немцы малость промахнулись с их аутентичностью. Скрепки на них поставили из нержавеющей проволоки. А на оригинальных наших документах, например солдатских книжках, проволока была обычная, легко ржавеющая.
— Красноармейских книжках, — поправил капитан.
— Да, красноармейских, — поправился Николай Иванович. — Так вот, наша проволока оставляла на бумаге легко различаемые следы ржавчины, а немецкая нет.
— Понятно, только что-то тут не вяжется. Насколько я знаю, носить красноармейские книжки в зоне военных действий запрещено.
— Серьезно? Вы не путаете? — Николай Иванович пришел в сугубое недоумение. — А какие тогда удостоверения личности имеются на руках у бойцов на фронте?
— Да никаких, — пожал плечами капитан, — а зачем они им? Командиры своих людей знают. И с точки зрения секретности…
— Ну, вы даете! Срочно вводите! Желательно с фотографиями. Хрен с ней, этой «секретностью». Как у вас контрразведка вообще работать будет, если вокруг слоняются толпы якобы военнослужащих безо всяких документов? Тем более в условиях полной неразберихи начала войны. Какое будет раздолье для вражеской агентуры. Теперь понятно, почему они так нагло и безнаказанно у нас резвились. Точно знаю, что книжки у бойцов были. Значит, пришлось их выдавать.
— Вышестоящие органы решат, — веско заметил капитан. — Так что там с этими ржавеющими скрепками?
— Возможно, они и не в красноармейских книжках были. Их агенты вообще предпочитали удостоверения посолиднее, например сотрудников НКВД. Или книжки тоже были, но позднее. Хотя, может, это все же и байка, источник информации вспомнить не могу.
— Ясно, возможно и байка, но на всякий случай надо иметь в виду. Пойдем дальше, я не совсем понял насчет…
Разговор затянулся до самого ужина и порядком вымотал Николая Ивановича. Когда капитан наконец захлопнул свою папку, он даже облегченно вздохнул.
— На сегодня все? Я, признаться, подустал.
— Со мной все, но вы обещали подумать, что завтра будете говорить товарищу Сталину.
— Я помню: поем, немного передохну, соберусь с мыслями и все продумаю.
— Вот и хорошо. Я вас сегодня больше тревожить не буду, как и договорились. Но и вы меня не подведите. Дело серьезное.
Ночью Николай Иванович хорошо выспался. Давно так не удавалось из-за ожогов. Поэтому чувствовал себя бодренько. И настроение было хорошим. Появившийся сразу после завтрака капитан его не испортил. На вопрос, готов ли он к разговору с товарищем Сталиным, Николай Иванович ответил утвердительно.
