Пока я поражался и мысленно рвал на несуществующей голове несуществующие волосики, настал вечер, а с ним и наш с Соболевым черед взгромоздиться на трибуну. Коллмэн, наглотавшись за день таблеток, пришел в себя и представил «друга Майкла» с таким подъемом, что осовевший за долгий день зал вскинулся чуть ли не овацией. Еще бы им не аплодировать! Все их дружные дорогостоящие усилия уперлись теперь в одну простую-препростую вещь – кто и как за три месяца вытащит в космос шесть с лишним сотен маленьких ушастых спутников. То есть, они, конечно, знали, кто и как должен это сделать – все давным-давно определено контрактами. Но идущий к трибуне овеянный надеждами зала грузный человек имел один маленький дефект, о котором глупые иноземцы за три сотни лет со времен Петра так и не научились вовремя вспоминать – он был русским.
Когда цивилизованные жители Земли ассоциируют русских с медведями, мы, по своей великодержавной слепой наивности, даже гордимся этим. Талисманами олимпиад их выбираем, надуваем произведенным на секретных подземных заводах гелием и запускаем в прикрытое кольцами противоракетной обороны ночное московское небо под умильные всхлипывания всего прогрессивного человечества. И невдомек нам, упоенным собственной великой своеобычностью, что ассоциация эта зиждется отнюдь не на медвежьей силе или иных каких-то там благородных качествах этого зверя, якобы свойственных и нам, русским, а исключительно на его уникальной способности к коварному бунту, бессмысленному и беспощадному. Вот только что ласковый мишка кушал малинку с руки своего дрессировщика – и вот он же так же ласково облизывает мертвое лицо того же самого дрессировщика, лежащего в луже крови с раскроенным коротким медвежьим ударом черепом.
А может, даже и так. Мы догадываемся, что имеют в виду несчастные немцы разных национальностей, поневоле разделяющие с медвежьим народом тесную коммунальную планету, но это нас не оскорбляет. Наоборот, и это вполне в нашем медвежьем духе, – гордимся своим умением поставить в тупик любого примата, продемонстрировав собственную дурость, причем чем больший ущерб себе мы при этом нанесем, тем большую гордость испытаем. Знай, мол, наших! Умные нашлись! А еще шляпы понадевали!
Соболев положил локти на хилое коробчатое сооружение, введенное в моду американцами в качестве заменителя привычных нам имперских трибун. Почему-то вспомнились родные комсомольско-партийно-профсоюзные посиделки, центром которых всегда становился нависающий над залом фанерованный дот, украшенный амбициозной всемирно-революционной геральдикой государства рабочих и крестьян, а в нынешние времена седлаемый безродным разлапистым изображением чернобыльского цыпленка.
Я заняла место чуть позади и сбоку, за еще более изголодавшейся трибуной для переводчика.
За нашими спинами послышалось беспокойная возня. Оператор проекционной установки запоздало пытался выяснить, будет ли доклад Соболева сопровождаться показом каких-либо материалов, и в какой форме они будут представлены, и где человек, который их будет перелистывать. Соболев даже не обернулся, только дождался, пока возня утихнет. Я ласково улыбнулась, и парень успокоился.
– Уважаемые дамы и господа! – начал Соболев, исчерпав этой фразой весь свой запас светскости. Я перевела. В зале повисла внимательная тишина. Слушатели казались озадаченными отсутствием слайдов и бумажек, с помощью которых Соболев должен загружать сведения в их каталогизированные мозги. Потребители биг-маков никак не могли себе представить, что где-то еще существуют территории, на которых игнорируется элементарная технология публичной подачи информации.
– Прямо перед отлетом сюда мне рассказали свежий анекдот. Приезжает, значит, новый русский в ракетную дивизию. Идет к командиру, спрашивает: «Слышь, братан, какая у тебя ракета на Белый дом нацелена?». «Ну, такая-то,» – отвечает командир дивизии. «А сколько стоит?» – «Столько-то.» – «Значит, так. Вот тебе зелень за ракету, вот за беспокойство. Теперь слушай сюда. Завтра на плацу около твоего штаба упадет американская боеголовка. Достанешь из нее письменное разрешение ихнего президента на запуск этой ракеты. Стрельнешь, когда придет команда от нашего президента по твоим каналам, ну сам знаешь. Только перед тем, как стрелять, не забудь вместо заряда посадить в ракету вот эту собачку. Понял?» – «Понял. А зачем собаку-то сажать?» – «Да, жена на даче, с собакой гулять некому, мне надо срочно в Штаты, бабки горят, а собака от чумки не привитая, на таможне не пропускают.»
Я честно постаралась донести до слушателей содержание анекдота, не особо надеясь вызвать смех зала. Смех – не смех, но оживление среди публики какое-то проявилось. Соболев, наверное, сам выдумал этот анекдот, и отнюдь не ради развлечения. Он никогда не говорил что-либо просто так, всякое сказанное им слово, даже анекдот, служили некой, известной только ему, цели. Сейчас, наверное, требовалось дать слушателям ощутить зловещие нотки в рассказанной истории.
– Господа! В дополнение к прозвучавшим сегодня отчетам об успехах, достигнутых в нашем общем деле, – Соболев широким жестом обвел зал, – докладываю, что ракета-носитель и разгонный блок для спутников «Спейснет-4» и «Спейснет-5» полностью готовы к летным испытаниям. Первый летный экземпляр носителя с разгонным блоком и двенадцатью массогабаритными макетами спутников в настоящее время находится на полигоне Байконур. Испытательный пуск назначен на пятнадцатое августа. То есть сразу после завершения конференции мы отбываем на полигон для участия в пуске. Я имел честь пригласить с нами господина Коллмэна. Господа, также пожелающие наблюдать это знаменательное событие, могут обратиться к нашему представителю при консорциуме господину Саркисову, ему поручено провести необходимую организационную работу.
Я перевела. Соболев переждал поднявшийся в зале шум и аплодисменты. Народ, слабо понимающий в специфике русских НИОКР, решил, что дешевая прекрасная ракета-носитель у них в кармане.
– Сразу после проведения летных испытаний мы приступаем к изготовлению установочной серии из пяти носителей, первые два из которых и будут представлены высокой комиссии консорциума для приемки в эксплуатацию. Первого октября, господа, прошу снова к нам на Байконур, шампанское за наш счет.
В зале снова поднялся шум. Сцена напоминала наши фильмы про индустриализацию, в которых западные бестолковые спецы-вредители никак не могли поверить, каким это чудом русские умудряются строить магнитки и днепрогэсы в сроки, в которые они, спецы, способны разве что ватманы к кульманам прикнопить.
