………… Чу! Опять что-то мягкое коснулось меня, на этот раз потерлось о плечо. Я уже не протягиваю руки – не хочу снова ощутить пустоту, хватит с меня пустоты!
Может, это галлюцинация? Что ж, да здравствует галлюцинация! А, может, все же… Да здравствует все же!
Клетка пустует без меня. Клетка скучает без меня. Клетка тоскует по мне.
Что меня, свободного жителя заснеженных неприступных вершин, связывает с этой клеткой? Три точки. Три точки. Клетка вспомнила то, о чем забыл я. Мой последний след на террском снегу. Три точки. Три ноги. Четвертого следа нет. Четвертой ноги нет. Есть половина. Где я потерял другую половину? Ее откусили. Кто? Не помню. Помню запах. Он похож на этот, который здесь. Похож, но не тот. Где-то близко.
Я попал в клетку, когда уже не мог быть свободным жителем заснеженных неприступных вершин, ибо вершины неприступны для трехногого барса. Я пустился вниз, в долину, когда у меня уже не было сил когда я умирал от жажды и голода. Кто-то подобрал меня. И я оказался в клетке. Потом кто-то открыл ее. И я вышел из клетки. Щелкнул замок, вон он – маленький квадратный замок в верхней части клетки, – и я вышел на свободу.
Интересно, сколько у меня ног? Сколько и было – три с половиной. Почему же я не заметил этого раньше? Потому что привык. За десятки, сотни, тысячи лет разве нельзя привыкнуть ходить на трех ногах? Я ведь могу ходить и на двух. В клетке я ходил на двух, потому что клетка была узкая и высокая. Наверное, поэтому, выйдя из нее и приняв горизонтальное положение, я не сразу заметил отсутствие четвертой ноги. Три точки. Три точки. Ряд. Потом еще один. И еще. Три ряда. В каждом по шесть точек. Три шестерки. Это что-то значит. Надо вспомнить. Что-то очень важное. Оно имеет отношение к запаху того, кто лишил меня четвертой ноги. Вспомнить. Вспомнить. Три шестерки. Они связаны и с моей клеткой. Клетка, должна помнить. Клетка надежная. В ней я был в безопасности, как на заснеженной неприступной вершине. Неприступной для трех шестерок.
Сейчас клетка тоскует по мне. Она страдает от пустоты. Я на свободе. На трех ногах. Рядом запах моего врага. Хотя самого врага нет. Смогу ли я одолеть его, когда он появится? Память моей родовой крови не помнит такого, чтобы трехногий барс одолел своего врага.
Но я вызвал его на бой, и, рано или поздно, он явится. Запах уже явился, даже моя клетка источает его. Может, враг занял мою клетку? Зачем ему нужна моя клетка? Чтобы я не мог возвратиться в нее? Значит, он знает, что на свободе я слабее, чем в клетке? Значит, он знает, что трехногий барс слабее двуногого?
Здесь есть еще один трехногий. Остальные двуногие. Значит, и он слабее остальных? Третья нога у него нетеплокровная, значит, он слабее меня? Он здесь единственный, кого я могу одолеть. Но от него исходит хороший запах. Этот запах напоминает мне о тех временах, когда все было просто в этом мире. Теплокровный был теплокровным. Хладнокровный был хладнокровным. Бескровный был бескровным. Потом все смешалось. И голос крови, который всегда помогал барсам, уже не мог помочь мне. Вспомнил. Вспомнил. Вспомнил. Как я потерял ногу. Я шел на охоту. Взбирался вверх по склону утеса. Незаметно. Белый по белому. Увидел дерево. Раньше его не было там. Буря свалила его сверху, подумал я. Накануне была сильная буря. Моя тропа проходила мимо него. Да, буря свалила дерево. Обломала верхушку, вырвала с корнями и бросила вниз. Вот они, вывороченные корни, загородили тропу. В стволе большое дупло. Старое дерево, пустое внутри, потому буря и одолела его. Я стал переступать через корни, как вдруг они зашевелились и схватили меня. Змеи, подумал я. Но у них не было змеиного запаха. Корни обвили меня, подняли в воздух и потащили в дупло. Но это было не дупло. Там были зубы. Несколько рядов. Вспомнил. Вспомнил. Вспомнил. Три ряда. Боковые зубы. Три с одной стороны, три с другой. В каждом ряду. Три по шесть. Три шестерки. Передних зубов нет. Дупло. Чтоб я, проходя мимо, подумал, вот старое дерево с большим дуплом. Коварное дерево. Оно сунуло мою голову в дупло. Нет, это было не дерево. Это был враг. Он зажал мою голову в пасти. Шея попала в щель между зубами. Все, подумал я. Враг сильнее меня. Враг, коварнее меня. Я приготовился к смерти. Достойно принять смерть от того, кто сильней и коварней тебя.
Но это был подлый враг. Он не хотел моей смерти. Он хотел смерти моего рода. Он напряг мой детородный орган, чтобы вылить мое семя в свое лоно. Значит, это была она. Она хотела от меня потомства. Она хотела превратить свободный род барсов в сухостой из дуплистых деревьев с вывороченными корнями.
Я был готов принять свою смерть, но я не мог допустить смерти своего рода. Она была сильней и коварней меня, но в ловкости она не могла превзойти меня. Таков наш род, никто не может превзойти снежного барса в ловкости.
Она зажала мне шею, чтобы я не мог вырвать голову из ее пасти. Ее язык лизал мою голову, чтобы вызвать во мне желание. Желание продолжения рода. И она вызвала во мне желание. Желание сохранения рода. Она, наверное, думала, что это одно и то же. А это не одно и то же. Голос крови это голос рода. И этот голос сказал мне: сохранишь семя, сохранишь род. И еще он сказал мне: ты ловкий, схвати зубами ее язык.
Мы бились долго. Она сжимала дуплом мою шею, я сжимал зубами ее язык. Она царапала меня корнями, я царапал ее когтями. Я мог откусить ей язык, но голос сказал мне: не делай этого, пока твоя голова в ее пасти. Наконец она разжала зубы, чтобы перекусить мне шею. Я выдернул голову из пасти и повис на ее языке. Я мог откусить его, но голос сказал: не делай этого, пока ты висишь на нем. И еще он сказал: внизу ущелье, она сбросит тебя в него. И голос сказал: ее корни будут держать тебя, пока ее зубы не откусят твою голову: И еще сказал, у тебя одна голова, но четыре ноги. Сунь ей в зубы одну. Может, в пылу борьбы она не заметит подмены.
И сделал я так. И она откусила мне переднюю лапу, и корни ее отпустили меня. И тогда голос сказал: кровь за кровь. И сказал: не откусывай язык, а разгрызи его надвое. И еще он сказал: два языка в одном рту никогда не уживутся. И сказал: и превратятся они в два жала, которые будут жалить друг друга. И еще сказал: и так продлится до скончания века. И сказал: а потом будет суд, и он рассудит вас.
И я разобрал надвое ее язык и ушел… Чу! я слышу ее запах… Совсем рядом… Не может быть… Это не она. Я помню ее дупло и корни. Это не она. Эта не то что голову, лапу не сможет перегрызть. Но почему от нее тот же запах? И почему она так смотрит на мою клетку? Неужели заметила, что меня нет?… Она озирается, ищет. Смотрит на меня. В упор. Нет, не видит. Никому не дано видеть белое на белом. Черное на черном. А может… а может, и она всего лишь личина, клетка? А та, что была в клетке, вышла на свободу и где-нибудь поджидает меня, расставив на тропе свои корни и спрятав в дупле свои зубы? А запах… клетка долго хранит запах своего постояльца.
