Потому что мисс Н. выпила мои слезы — досуха.
Она любит меня таким, какой я есть. Вернее, каким я стал — потому что благодаря ей я изменился. Любовь наша — это реакция присоединения; два качества вместе дают третье. Химия, волшебство, судьба — ни одно название не охватит это безбрежное чувство, эти касания, потоки энергий, сладкие путешествия в запредельные миры и плоды, последствия их…
Одним из последствий стала Месть.
О, я и мисс Н. овладели Местью, как опытный всадник — упрямым мустангом. Иногда Месть слишком горячила нашу кровь, и тогда мы обкладывала ее льдом, выставляли на обозрение, и, продуваемая всеми ветрами, она закалялась и становилась утонченной. У нее было широкое основание: множество мелких причин и незначительных (для постороннего, разумеется) поводов, собранных в неряшливую кучу. Постепенно Месть высилась, сужалась, сводились в точку-острие, бьющую без промаха.
Мисс Н. учила меня не спускать с рук любое действие, нанесенное нам в ущерб. Жизнь была для нее битвой, взятием Трои, выживанием в горячих точках, — мисс Н. так не похожа на меня! Она брала мое сердце в свои сильные руки, и трепетная частица гудела, бросала багровые отсветы в темь будущего, словно маяк, пускающий луч по горизонту.
И это проясняло мой взор. Всегда надо следовать своему сердцу.
Оно, кстати, и привело нас сюда. На безлюдное побережье, в дикий шторм.
За плечами-годами осталась та далекая отрада, когда я и мисс Н. проучили декана, невзлюбившего меня с первых дней работы. Как долго и увлеченно мы выбирали самое нужное, подходящее, стоящее, что следует подсыпать ему в кофе. И стрела попала в цель! Помнишь, дорогая, его шикарный батистовый платок с пятнами крови, его одышку, зеленые червяки губ?..
Чванливый толстяк теперь никогда не будет повышать голос на студентов и коллег, иначе его организм, подточенный ядом, не выдержит. Лопнет селезенка, вспучится живот, и этот огромный пылесборник брякнется с деканского кресла прямо под землю.
А соседи, из года в год затоплявшие наш дом, наш милый дом, уютный дом. Где они теперь? В чем их обвинили? Живодерство, обряды, безумные опыты… Всего-то и нужно было — подкинуть им пару дохлых помойных кошек в тазике со свиной кровью, разложить кухонные ножи поживописнее и зажечь повсюду черные свечи. Соседи в отпуске — в квартире сюрприз, и жильцы не находят себе места из-за вони разлагающихся животных…
Моя мисс Н.
Необузданная, неотразимая.
Скольких людей мы угостили своей Местью? Нет им числа — наш ресторан работает круглосуточно и очень давно. Наверно, мы лучшие повара в мире, процессы приготовления и вкушения для нас одинаково значимы.
Но мы не любим долго почивать на лаврах.
То, что делало нашу жизнь острее, разглаживало морщины и очищало кровь, находится совсем рядом. Вон там, за грядой рифов, не так уж далеко от пляжа. В такую бурю только один человек рискнет выйти в океан.
Конрад, приятель по колледжу. Он уже начисто забыл мою бывшую; старый знакомый успел заработать и просадить не одно состояние. Пронырливый делец, редкостный счастливчик. Его яхта носом разбивает волны, черные бока будто дразнят меня и мисс Н. Потому что мы ничего не забываем и никогда не спускаем с рук.
К Конраду нельзя подобраться на расстояние вытянутой руки. Вокруг него телохранители, бдительные псы в строгих костюмах. Зубы-кольты. Конрада не выманить; с ним невозможно наладить связь: старый приятель из рубахи-парня превратился в матерого осьминога, чьи щупальца-менеджеры всюду снуют без видимости хозяина.
Посылка с вирусом оспы?
Ну, не надо так. Мы с мисс Н. далеки от экстремизма, и болезни из пробирок — средства чересчур прямолинейные, это как подствольный гранатомет прикрепить к маникюрным ножницам. Звучит безвкусно и выглядит абсурдно.
Для Конрада мы готовили самую грандиозную Месть. Без посредников вроде яда, клеветы и подстрекательств. Мисс Н. вложила мне в душу столько силы и терпения, что какой-либо план в отношении Конрада был попросту не нужен.
Все придет само.
Главное — очень любить мою мисс Н.
Поэтому мы здесь и вглядываемся в пелену над водой.
Родись мы художниками, здесь и только здесь мы бы стали работать над картиной всей жизни. Темно-серое небо, и молнии нарезают вечер дольками, смыкаются прутьями над стихией: так природа рождает атмосферную клетку, чтобы несчастная яхта в нее угодила. Соленый ветер развевает парусами плащи, подвывает и кружит волчьей стаей. Люди не приблизились бы к нашей картине, боясь быть смытыми волной.
Но мы не художники. Мы — это мы.
Я и мисс Н.
Мы не умеем рисовать, слагать стихи, зато мы можем крепко прижаться друг к другу, вспомнить чудесные годы совместной жизни и насладиться этим трогательным смятением в душе. Вдали от нас колеблется на поверхности океана черная точка: вверх-вниз, вверх-вниз. Любитель острых ощущений, Конрад травит паруса, скользит по палубе, наслаждаясь борьбой. Как он далек от наших переживаний!
Мисс Н. смотрит мне в глаза и говорит, что пора. Уже двадцать лет мы выпестовываем это лучшее блюдо нашего ресторана — всегда яркое и свежее. Для Конрада мы не сделаем изысков, не станем оттенять грядущее всевозможными аперитивами и деликатесами.
Я и мисс Н. подадим блюдо в чистом виде.
Необузданная, неотразимая мисс Н. сливается со мной в поцелуе. Шторм разгорается сильнее прежнего, океан подкрадывается, рассыпается тысячей шорохов, и она прижимается ко мне со всей страстью. Нас будто подхватывают волны, грубые, резкие, волны снега, камня, раскаленной магмы, и все это буйство хочет разлучить нас, обработать дробильной машиной.
Но ничто не в силах разъединить возлюбленных.
Поэтому мы падаем вместе в беспокойные пучины, закрыв глаза и ловя веками мелькающие тени.
У нас одно на двоих сердце, указывающее красным лучом в мутную даль. Одна на двоих душа, что отрезает себя от яростной бури, сворачивается идеальной сферой, и только искры мелькают в ее стеклянном нутре. Один на двоих ум отказывается от рационального мышления, как закоренелый вегетарианец говорит твердое «нет» сочным стейкам.
Одно на двоих тело, мое и мисс Н., спешно приспосабливается к этим переменам, к бурлящей водной глубине, клокочущим течениям и сполохам атмосферной клетки. Сердце, о, сердце, заключенное в цепкие горячие руки мисс Н., торопит превращения, бьется в судорогах, грозя разорваться.
Нас колотит о дно.
Синяя толща выбивает все человеческое, чуждое океану, давит конечности деревянной ступой — и, вопреки самой себе, делает нас сильнее. Искаженные руки и ноги оборачиваются тугой плотью, я и мисс Н., обтекаемые всеми течениями, крутимся веретеном. Сплетаются коконом плащи, окрашивая нас в серый цвет: теперь мы не видны, неуловимы.
