— Я управлял… — сказал Сыроежкин.
И Командор сразу понял его:
— У тебя неплохо получается: Рэсси снова стал Рэсси. Когда-нибудь будешь управлять не одной машиной. Океаном. Или Космосом. Как захочешь.
Гель Иванович коснулся его плеча:
— Ты первооткрыватель, Сергей. Дай-ка я внимательно посмотрю на тебя. — И он ласково заглянул в глаза первооткрывателю, который неожиданно для всех вспомнил самое могущественное слово — «друг».
В зале прозвенели далекие колокольчики. Служба спасения оповещала о традиционном трехминутном молчании эфира. Замер весь Океан, до самого дна, прислушиваясь, не прозвучит ли где 808. В тишину спокойных секунд, отсчитываемых хронометром, изредка врывался слабый писк — сигналы морских животных, которые носили в себе гарпун сонных стрелков.
— Это дельфины и киты, — тревожно сказал Громов. — Надо их отыскать!
— Найдем, — обещал Командор.
— С кораблей, из космоса, со дна океана…
— Подключу всех диспетчеров.
— Чтоб больше никто не нажал тайно кнопку.
— Не позволим.
— Верю вам. — Громов вынул из кармана какие-то бумаги, разорвал в мелкие клочья. На вопросительный взгляд Командора улыбнулся: — Так, пустяки…
А Электроник, тоже нарушая традиционное молчание трех минут, сказал Сыроежкину:
— Я переделал основное правило Рэсси. Никаких больше хозяев… Только друзья!
— Вам одним открою строгую тайну. Я разработал
Запрещающие Теоремы…
Профессор Громов видит перед собой внимательные лица. Глаза профессора улыбчивы, но говорит он серьезно. Идет урок математики в восьмом "Б". Учитель Таратар кивает головой: он никогда не сомневался в могуществе математики.
— Понимаете всю сложность этого вопроса для прогресса человечества? Запрещающие Теоремы могли бы со временем остановить все машины. — Профессор оглядел программистов. — И вот однажды, написав очередную формулу, я подумал: а чем же виновата сама машина? Разве так необходимо ограничивать ее развитие? Виноват бывает какой-то человек, который либо не осознает результатов ее работы, либо использует во вред другим. В чем провинился мой Рэсси, почему я должен разрушить хорошую модель?.. Я уничтожил Запрещающие Теоремы, проще говоря — порвал лист с формулами. И сделал это с удовольствием!
А машина, из-за которой создавались Запрещающие Теоремы, угрожавшие человечеству, — вот она, совсем рядом, сидит у доски. Лохматая, усатая, с задорно поднятым хвостом — до последнего волоска вылитый терьер. Даже не верится, что черная тихоня — всемирная знаменитость. Интересно, что Рэсси сам о себе думает? Он-то осознает, в конце концов, что он — Рэсси?..
Электроник поднял руку.
— Скажите, Гель Иванович, вы так и не применили свои теоремы?
Профессор улыбнулся, что-то вспомнив.
— Честно говоря, один раз пытался применить. (Легкий гул удивления пролетел по классу.) Когда Рэсси атаковал нас, я крикнул одну из формул. Рэсси метнулся в сторону, наткнулся на провод, и короткое замыкание чуть было не вывело его из строя. Если бы не открытие Сыроежкина, не знаю, был бы сейчас с нами Рэсси!
Сыроежкин смущенно сморщил нос, хотя все уже знали, как он отличился.
А Громов выхватил из кармана длинную трубку, взмахнул ею, будто дирижерской палочкой, зашагал по классу, рассуждая вслух:
— Вы должны знать, будущие программисты, что человечество за свою историю не раз отказывалось от всемирного эгоизма. Вспомните: когда-то люди установили, что Земля не центр Вселенной, что живут они на периферии Галактики и сама земная жизнь отнюдь не исключение. Однажды мы решили, что не только человек умеет мыслить, и создали автоматы, наделив их почти человеческими чертами… Может, в этом и состоит прогресс?.. Извини, Электроник, что я говорю так при тебе, но ты помнишь историю человечества не хуже меня… Вот, например, Рэсси: он задал нам с Электроником немало задач, пока мы не оценили его поступки. Рэсси еще раз подтвердил неограниченные возможности человека. А лучше меня, пожалуй, все объяснит сам Электроник.
Таратар пригласил своего помощника к доске.
Электроник встал рядом с Рэсси, взял мел, уронил тряпку. Поднимая ее, незаметно погладил собаку. Шевельнулся хвост в знак дружбы.
Рэсси смотрел на черную доску из-под косматых прядей шерсти.
— Я приведу примеры самостоятельных действий Рэсси, когда он пространствовал над пустыней, — серьезно начал Электроник и улыбнулся. — Скажу откровенно: я не сразу расшифровал их…
Класс замер. Сам Электроник, лучший в мире математик, ученик профессора, ассистент учителя, — и вдруг признается в своей слабости.
Да этот Рэсси взаправду хитроумен, изобретателен, непобедим.
Могучий ум в мохнатом теле!.. Ура неуловимости, хвала неуничтожимости!
Стучал по доске мел. Торопились перья. Горки формул громоздились в тетрадях.
Не писал лишь Макар Гусев. Впитывал глазами таинственную силу Рэсси, старался не пропустить ни единого слова. Он представлял себя непобедимым силачом, как Рэсси, только, разумеется, человеком. Секрет силы витал вокруг него в воздухе — стоит лишь очень захотеть, напрячь всю волю, а формулы — не беда, он их спишет потом у приятелей.
— А что будет с Рэсси? — перебивая Электроника, спросил нетерпеливый Макар.
Электроник ответил, стуча мелом:
— Он продемонстрирует свою систему управления животными. Рэсси приглашают на службу директора двух заповедников.
— Ого! — Макар победно взмахнул тяжелым кулаком. — Честное слово, очень хочется влезть в его шкуру!
— Даже мне трудно вообразить будущие приключения Рэсси, — хрипло подтвердил Электроник.
Учитель и профессор переглянулись. А программисты засмеялись, на минуту оторвавшись от тетрадей.
Таратар нагнулся к Громову, вполголоса сказал:
— Воображение… Удивительно! Так в чем же тогда заключается отличие?.. — И не закончил вопроса.
— Признаюсь, я совсем забыл, что Электронику необходимо воображение, — шепотом подхватил профессор. — Спасибо, что напомнили. Вероятно, главное отличие человека от машины — умение задавать вопросы, на которые никто не может ответить…
Электроник, не дописав уравнения, повернулся к профессору.
— Вы сказали, — прозвучал резкий скрипучий голос, — я смогу задавать неразрешимые вопросы? О не открытых еще законах?
И Электроник, повторив на свой лад слова профессора, слишком поздно понял, что поставил себе неразрешимый вопрос.
Чтобы не впасть в бессмыслицу, отвлечься от мучительных рассуждений, он задергался, заплясал у доски, напевая модный ритм:
— Э-э-э, бали-бали… э-э-э, бали-лей…
От удивления Таратар засопел, будто носорог. За всю педагогическую практику учитель впервые видел, чтоб у доски танцевали.