время долгих перемещений. Многие даже говорили, что сон в эти часы особо хорош. Но генерал со временем стал опасаться засыпать в перегонах. Тревога накладывалась на годы и пожилой мужчина незаметно для себя начал бояться как-то раз в прыжке не проснуться.
И пока большая часть «Белого шторма» спала, Кенси старательно занимал себя мыслями. Еще пару лет назад он бы корил себя за одну только идею задуматься о происходящем внутри звездной системы, а сейчас просто не мог себя остановить. И если пару лет назад он, не задумываясь, исполнял приказы, и готов был убрать тех, на кого укажет его непосредственное командование, то теперь он сам стал жертвой самоубийственного любопытства.
Но хуже простого любопытства были только его сомнения.
Неспешно прохаживаясь по узким коридорам корабля, подсвеченным только дежурным, энергосберегающим светом, Джареф вышел к смотровой «террасе». Таким красивым словом называли на флагмане пару небольших карманов в обшивке, где имелись настоящие иллюминаторы, а не экраны с камерами на космос. Еще на заре космических перелетов эксперты по психологической обстановке доказали конструкторскому отделу критическую важность в наличии таких зон на борту любого корабля. Иллюминаторы стоили человечеству множество тестов, сотни психологических травм, жалоб и пожеланий, а так же десятки аварий, вызванных ошибками при сборке. А в итоге в битве между комфортом и правилами безопасности победил компромисс.
Тяжелая створка шлюзовой двери щелкнула замком за спиной генерала, отрезая его на «террасе» от остального корабля. Пять квадратных метров тишины один на один с внешним миром, переливающимся за тремя небольшими круглыми иллюминаторами. Для кого-то такие карманы на корабле подобны капсуле с хрустальным полом на высоте небоскреба. А кого-то, наоборот, успокаивает наличие прозрачного окна из полимера на борту. Кто-то боится остаться запертым здесь, на границе безопасной зоны. А другие избавляются тут от чувства герметично запертой бочки.
Джареф относил себя скорее к первой категории, но в моменты, когда опасение за личные дела начинало давить на голову, мужчина предпочитал вытеснять страх более понятной тревогой. Здесь, почти один на один с космосом, Кенси вспоминал как мелочны и пусты все их человеческие конфликты. И как несущественны в глобальном отношении их мирские страхи.
Ведь что как не страх гонит людей на конфликты. Что, как не страх способен затуманить взгляд или, наоборот, заставить прозреть. Страх мотивирует, заставляет действовать, включая организм человека в боевой режим.
Почти как опасность, которая побуждает его механоидов действовать. Уходить с линии огня, открывать ответный удар на ликвидацию угрозы, принимать меры, изобретать новые тактики. Именно реальная угроза их целостности способна побудить инертную технику развиваться. Никогда никакие теоретические учения и тренировочные вылеты не показывали реальные данные механоидов. Только настоящие бои раскрывают их в полной мере. Только реальная угроза.
Почти как с людьми.
Кого-то страх убивает, а кого закаляет, делая только сильнее.
Так можно ли сказать, что машинам тоже известен страх? Не умереть, возможно, но попасться под удар. Страх перестать существовать?
Кенси не знал ответа. Но такие мысли его посещали уже не впервые, и чем больше генерал наблюдал за присылаемыми ему механоидами, тем больше ему хотелось думать, что страх гибели машинам тоже присущ.
Но за такой верой не далеко начать одушевлять сами машины.
А вот эта была черта, за которую генерал переступать не хотел. Слишком многое меняло такое отношение, и слишком опасно было разведывать природу их истинного обучения.
Ведь если окажется, что те машины, что стоят у них в стойках, не так далеки от людей, как принято считать, то какой следующий шаг им стоит ожидать от тех, кому они доверяют свою безопасность? Сложно представить, что может случиться, если когда-нибудь эти машины вдруг, по какой-то своей логике пойдут против них, своих конструкторов. И если уже МЕГ-114 не раз показывал свои отклонения в сообразительности, то значит ли это, что на свободу мысли и выбор способны остальные?
Сейчас генерал не видел в иллюминаторах космоса. Во время прыжка за прозрачным полимером всегда был лишь мрак. Густой, как краска и лишь изредка переливающийся странными всполохами. Обычно люди боялись наблюдать за пространством вне корабля во время переходов. Суеверные даже вовсе запрещали туда глазеть. Будто бы взгляд в недра мрака мог затянуть туда сознание, а то и вовсе похитить душу.
Кенси в такую чушь не верил.
Но зато он почти верил своим техникам, которые иногда клялись и признавались, что в машинах их что-то пугает.
Не корабль, а сборище суеверных… Не зря, наверное, последнее время говорят, что после десятка лет службы в космосе лучше годик отдохнуть в санатории по соседству с дуркой. Глядишь, лишние фобии помогут выбить и снять страхи вечных преследований.
Но и на этот бред Кенси еще недавно лишь усмехался.
Сейчас же, после некоторого изучения статистики, лежащей в открытом доступе, Джареф всерьез задумался о том, что так сильно повлияло на космический флот в последние полсотни лет. Случайность или нет, мода или отсутствие престижа, но именно сейчас работа в звездном флоте стала терять популярность. И если раньше в ОКФ стремились попасть почти все, начиная от водителей глайдеров и заканчивая отличниками военных училищ, то теперь в последние годы ОКФ испытывал нехватку кадров и компенсировал текучку огромными привилегиями.
В связи с этим с каждым годом платили в ОКФ все больше, социальные пакеты становились заманчивее, но народ все равно не задерживался. А в последние годы и вовсе участились запросы от рядового состава с просьбами о переводе на другие корабли.
Кенси озаботился этой статистикой после очередного недавнего случая среди своего состава. Он даже решил, что причина такого запроса на перевод заключается в нем, как в неблагонадежном командире. Но потом генерал придержал свою мнительность и стал разбираться.
О переводе за короткий
