Ознакомительная версия.
– Откуда ты знаешь? – прервал монолог Петя. Желание переспросить очевидное еще до Катастрофы было его отличительной чертой.
Марина присела на корточки у гермодвери бункера, взглянула на Петра с отчаянием.
– Откуда? Все лежит в руинах. Неужели ты думаешь, наши Мытищи не стали объектом удара? Всему хана… Всему этому чертову мирку! – Женщина в сердцах стукнула по бронированной двери.
Эхо стихло в коридорах бункера, и в наступившей тишине раздалось: «Тук-тук-тук».
– Твою мать… – сквозь зубы прошипел Петр Васильевич, медленно отходя от двери.
– Вернулись, что ли? – раздался из коридора голос.
– Тише, Вань, тише! – прижала палец к губам Марина.
«Тук-тук-тук».
Женщина подошла к двери и трижды стукнула по металлу условным стуком. Если это разведотряд, то почему стучат не по три раза, а мерно, монотонно?
За дверью на секунду затихли. Потом вновь раздалось мерное, пугающее «тук-тук-тук».
– Что будем делать? – шепотом, одними губами спросил Иван.
– Нет, открывать нельзя. Мало ли. Черт. Что ж за дрянь к нам в гости пожаловала? – Марина потянулась к автомату, Ваня и Петр последовали ее примеру.
– Марин, подожди. Помнишь, года полтора назад наш разведчик так перепугался, что забыл позывной и условный стук? Помнишь, тогда, когда за ним гнались «философы»? Мы еле успели его втащить. Тогда он лежал на люке и скребся, так же, как сейчас. Вдруг?..
– Никаких «вдруг»! Если он и правда привел «философов», пусть там и остается, мы его уже не спасем.
– А Витю-разведчика, мы же спасли его!
– На три месяца продлили жизнь. Не более того.
– Он успел зачать ребенка.
– Что с того? Неизвестно еще, выживет ли этот полугодовалый комочек. Рита, Витькина жена, при его рождении умерла, и шут ее знает, отчего, Людмила Владимировна отклонений не увидела.
– Люда Брежнева помнит лично, ей давно на покой пора! – зло прошипел Петр.
– Она – единственный квалифицированный медик, не самоучка, – бросила Марина. – Тихо все!
«Тук-тук-тук».
Гермодверь не пропускала звуков, зато от стука резонировала знатно. И было совершенно непонятно, кто там, снаружи – разведчик или снова твари, расплодившиеся на верхних этажах учебного корпуса Московского частного гуманитарного института, которых обитатели бункера прозвали «философами» – раньше в здании находились исторический, философский и политологический факультет. Историков спаслось больше всех в тот злосчастный день.
«Философы» являлись с завидной регулярностью. Это были покрытые спутанной длинной шерстью твари, они передвигались на четырех конечностях, похожие на помесь обезьяны и кузнечика, с сухими тонкими ногами и выпирающими суставами. Только от приматов их отличали страшные челюсти с тремя рядами острых и мелких зубов, которые с легкостью рвали химзащиту и даже бронежилеты со свинцовыми пластинами. Ротовая полость не была закрыта губами, поэтому жуткая пасть казалась зевом размером с баскетбольную корзину. Маленькие глазки смотрели со злобой и ненавистью. «Философы» были вечно голодны. «Неправильно мы их назвали. В прежние времена вечно голодными были только студенты и лаборанты – историки», – смеялась Марина в редкие часы отдыха в подземном бункере. «Философов» она не боялась. Да и годы жизни под землей сделали правую руку командующего бункером особой безразличной… и бесстрашной… «Я слишком многого боялась в молодости. Мне, помнится, было страшно идти по освещенным коридорам восьмого этажа на работе часов в девять вечера, мерещились в тенях монстры. Могла ли я подумать, что когда-нибудь увижу таких тварей, каких моя бурная фантазия не могла и представить, и мне будет все равно? Если постоянно есть один и тот же пирог, на десятом куске ты не почувствуешь вкус. Так же и со страхом. Я слишком много чего боялась, и это чувство приелось, настолько вошло в норму, что стало незаметным…» – объясняла женщина.
«Тук-тук-тук».
Стук усилился. Как будто смотрящий увидел что-то и теперь стремился во что бы то ни стало попасть в бункер. «Тук-тук. Тук-тук». Нежданный гость сбился с ритма и судорожно задергал колесо герметичного люка.
Марина, Петр и Иван выжидали.
– На счет три открываем люк. Автоматы наизготовку. Без команды не стрелять. Назовем это разведкой. Волков, открываешь и закрываешь люк. Петя, страхуй меня снизу. Я пошла. Раз. Два. Три!
Скрипнуло колесо люка, тяжелая крышка приподнялась ровно настолько, чтобы Марина смогла выглянуть.
– Химзащита! – прошептал Петр. – Без химзащиты, куда…
Марина горько усмехнулась какой-то своей мысли. Химзащита… Женщина знала больше, чем полагалось знать рядовому жителю бункера…
Сверху, из черного полумрака институтского подвала на нее смотрело белое перекошенное лицо без противогаза. Губы разведчика были в крови, кажется, у него были повреждены легкие.
– Алексей, руку! – прошептала Марина. – Руку!
Парень потянул ладонь в перчатке, но вдруг взглянул наверх. На его лице отразился суеверный, первобытный ужас.
– Скорее! – поторопила Марина. Она уже догадалась, что увидел юноша.
Леша дернулся в предсмертной агонии, из перекушенной пополам руки в лицо Марине брызнула кровь.
Женщина скользнула в люк.
– Вань, скорее!
Не успели. Под крышку люка просунулись тонкие, но мощные передние лапы «философа».
– Огонь!
Пули срикошетили от двери. Промах.
Ваня, Петр и Марина успели вжаться в стены, когда смертоносный металл с визгом отскакивал от пола и потолка.
Волков держал крепко, но все же его сил не хватало, чтобы справиться с мертвой хваткой чудовища. Крышка люка тряслась и вздрагивала.
– Держи, Ванюша, держи! – взвизгнула Марина тонким, совсем не свойственным ей голосом.
«А говоришь, не боишься…» – укоризненно шепнул внутренний голос.
Женщина прицелилась в узенький зазор между подрагивающей лапой «философа» и круглой крышкой люка.
Выстрел. Спасаясь от рикошета, Марина отпрянула назад, споткнулась обо что-то, лежащее на земле, и повалилась навзничь. В затылке запульсировала тугая, назойливая боль. Сознание померкло.
* * *
Гремели взрывы. Главное здание МГУ пылало, но выстояло: по нему прицельного огня все же не велось. Били по базам в Раменках. Но тогда Марина Алексеева еще толком не знала и не поняла, что произошло.
Частный институт гуманитарных наук, открывшийся шесть лет назад на месте очередного богом забытого НИИ, стоял на возвышении вблизи Мичуринского проспекта. Из окон верхнего этажа было отлично видно Ломоносовский проспект и величественную громаду университета. Над Раменками разгоралось кроваво-красное зарево пожаров. Старые деревянные рамы ухали и трещали от раскаленного ветра.
Ознакомительная версия.
