Через три месяца дело, несмотря на упрямство и настойчивость прокурора, пришлось прекратить. Экспертиза установила, что старик скончался от острой сердечной недостаточности, случившейся, очевидно, когда он стал захлебываться талой водой, скопившейся на дне ямы. Впрочем, даже если бы сердце выдержало и он сумел поднять голову, заливаемую водой, полученные им раны были несовместимы с жизнью.
Ни свидетелей происшествия, ни каких-либо подозрительных обстоятельств обнаружить не удалось.
[2]
Вот гады, они вынудили его возненавидеть даже Новый год своими лживыми воплями и уверениями, что это самый любимый, самый лучший, самый искренний праздник, и потому ты должен задыхаться от счастья, обязан радоваться, как ребенок и плясать, как дикарь. А главное, что от тебя требуется, - покупать, покупать и покупать. Все равно что, только покупать. Не хочешь радоваться? Да куда ты денешься? Заставим, вынудим, обяжем, принудим. Ишь ты какой - радоваться он не хочет! Ты же не хочешь ощущать себя выродком среди очумевшей толпы? Ты у нас запоешь, гаденыш, задрожишь от счастья, тупой ублюдок. Чечетку пойдешь бить, китайские хлопушки тебе в задницу! Шампанского надуешься до смертной икоты!
Ледников злился на весь мир, но прежде всего на себя. И из-за давно опротивевшего новогоднего камлания, и особенно из-за того, что его опять надули, провели, как глупого пацана.
Вчера вечером позвонил его старинный друг Артем Востросаблин и попросил помочь переехать с дачи, откуда их семейство после смерти отца благополучно вышвыривают вон. И Ледников, у которого был ворох своих вполне неотложных дел, разумеется, согласился. Договорились встретиться рано утром на вокзале, чтобы добираться до дачи по старой памяти на электричке. Как будто он не знал еще со школьных лет, что Артем патологически не способен куда-либо являться вовремя.
В результате Ледников вскочил ни свет ни заря, помчался с гудящей от недосыпа головой на Киевский и провел чуть ли не час в ожидании этого обалдуя среди вокзальной публики, один вид которой вызывал желание впасть в самый страшный грех - грех уныния. Мобильник Артема все это время молчал и врубился как раз в тот момент, когда Ледников окончательно собрался добираться до дачи Востросаблиных один. По голосу Артема нетрудно было догадаться, что, пока Ледников тупо толокся среди вокзальных бомжей, он попросту дрых без задних ног. И вообще, у него, как вдруг выяснилось, еще есть неотложные дела, так что пусть Ледников отправляется на дачу один, благо дорога ему хорошо известна с детских лет. Все это было совершенно в его духе, и еще вечером Ледников был уверен, что так оно и будет, но все равно купился на просьбы и уговоры этого нахала. Даже время его не берет!
В общем, теперь Ледникова раздражало абсолютно все. Промокшие люди в вагоне, от одежды которых валил тяжелый запах. Торговцы какой-то дребеденью, тащившиеся бесконечной чередой по вагону и, разумеется, что-то верещавшие про самый любимый праздник всех времен и народов. Мокрый снег, залепивший стекло. Серая мгла за окном, в которой глаз невольно отыскивал все ту же отвратительную новогоднюю рекламу…
Но очень скоро, когда электричка едва выбралась за пределы Кольцевой автодороги, он вдруг обнаружил, что раздражение его как-то улеглось, пейзаж за окном действует успокаивающе, вызывая в памяти, казалось бы, забытые воспоминания.
Он не был на даче Востросаблиных лет, пожалуй, десять, если не больше. А ведь там прошла чуть ли не вся его юность, в которой Артем был самым близким его другом. Там они пьянствовали, скрываясь от взрослых, отмечали все праздники и дни рождения, туда возили бесконечно менявшихся подруг. Там как-то по-настоящему свирепо дрались с невесть откуда возникшими мрачными детинами, привязавшимися к их девчонкам, которые ходили купаться на пруд.
Да много чего случилось в его прошлой жизни именно там, на даче Востросаблиных!
Николай Николаевич Востросаблин был профессиональным судьей, дослужившимся до членства в Верховном суде. С отцом Ледникова, который сделал такую же впечатляющую карьеру в Генеральной прокуратуре, они были знакомы, но никакого стремления к сближению не проявили. Черт его знает почему! Однажды Ледников спросил отца, знает ли он родителя его лучшего школьного друга Артема Востросаблина? Тот лишь коротко кивнул и ушел от более подробного ответа.
Был потом еще один разговор на эту тему, когда Ледников уже учился в университете на юрфаке. На сей раз отец без особой охоты сказал о старшем Востросаблине нечто более пространное и неопределенно-снисходительное, из чего можно было понять, что он не в восторге от судейских достоинств и прочих способностей Востросаблина-старшего. Отец даже соизволил пошутить: мол, может, сабля там и вострая, да только этого никто не знает, потому что ее предпочитают не доставать из ножен, в которых она всю жизнь провисела на стене…
Потом Ледников все-таки узнал, что было много уже лет назад одно дело об изнасиловании, связанное с сыном большого человека, первого секретаря какого-то обкома, которым занимался отец. Он все-таки довел его до суда, несмотря на все давление, которое на него оказывали с разных сторон, а Востросаблин уже в суде дело практически развалил. Отец ему этого простить не захотел.
Кстати, человек, который Ледникову об этом рассказал, заметил, что ситуация была, честно говоря, совсем неоднозначная. Отец в ходе следствия выяснил, что сынок-насильник был выдающимся мерзавцем и сволочью, и потому не сомневался в его конкретной вине. А судья Востросаблин посчитал собранные следствием доказательства «недостаточными». Но вообще-то ситуация и вправду была запутанной и неясной. Дело не выглядело чисто уголовным. Там шла борьба двух партийных кланов, и дело развратника-сынка могло сыграть на пользу той или другой стороны. Поэтому Ледникову-старшему не только мешали и всячески препятствовали с одного фронта, но и обещали поддержку и содействие с другого фронта. А судья Востросаблин понимал, что, вынося свой оправдательный приговор, он не только оказывает кому-то услугу, но и заводит себе серьезных недоброжелателей, чьи планы он своим приговором, мягко говоря, не поддержал…
Когда электричка скрылась за поворотом, на Ледникова обрушилась оглушительная тишина, которую не нарушало даже скрежещущее карканье ворон. Затянутая туманом платформа была пуста. Кроме Ледникова, никто тут не вышел.
Кстати, последний раз он был в этих местах вовсе не как гость Востросаблиных. Тогда после ухода из прокуратуры он работал в отделе расследований одного модного еженедельника, и его попросили сделать материал к пятилетию громкого убийства, случившегося тут. Между прочим, совсем недалеко от дачи Востросаблиных.
