Она сбросила с себя маскировку и стояла теперь только в одной своей голой коже. Было довольно прохладно, и я видел, как она покрылась пупырышками. Она была среднего роста, с хорошей грудью, но немного худыми ногами. Она расчесывала волосы, которые волнами спадали на спину. Свет фонаря был недостаточным, чтобы определить, была она рыжей или каштановой, но, по крайней мере, она не была блондинкой. И это хорошо, потому что блондинок я не перевариваю. Во всяком случае, грудь у нее была недурна. Я не видел ее лица, волосы скрывали профиль. Одежда лежала на полу, а то, что она собиралась надеть, находилось на коне для прыжков. Она стояла в одним туфельках с какими-то странными каблуками.
Я не мог шевельнуться. Совершенно неожиданно я вдруг понял, что не могу пошевелиться. Она была красивой. По-настоящему красивой. Мне было приятно просто смотреть на нее, смотреть, как сужается ее тело к талии и расширяется в бедрах, как приподнимается грудь, когда она поднимает руки, причесывая волосы. Совершенно непостижимо, как приятно глядеть, что проделывает эта цыпочка. Что-то такое, ну, женственное, что ли…
Мне это нравилось до невозможности. Я очень долго смотрел на нее, не отрывая взгляда. Те девчонки, которых я видел раньше, были потасканными девками и годились лишь для разового использования. Или девки в порнофильмах… Эта же была совсем другой, нежной и гладкой, даже несмотря на гусиную кожу. Я мог бы простоять так всю ночь.
Она отложила расческу, взяла из кучи одежду трусики и натянула их на себя. Затем выбрала лифчик и тоже одела. Я никогда раньше не видел, как девчонки надевают лифчик. Она обернула его вокруг талии, застегнула спереди крючки и повернула кругом, так что чашечки оказались впереди. Подтянув его кверху, она вложила сначала одну грудь, потом другую и перебросила лямки на плечи. Затем она потянулась к платью, а я тихонько убрал с дороги кусок штукатурки и взялся за кромку двери.
Он держала платье над головой с вложенными в него руками и уже собиралась просунуть голову. В это мгновение она немного запуталась и я дернул дверь, с шумом отбрасывая с дороги штукатурку. Прежде чем она смогла, наконец, выбраться из своего платья, я был уже в зале и держал ее в руках.
Она было закричала, но я содрал с нее платье. Раздался треск рвущейся материи, и прежде чем она успела сообразить, из-за чего весь этот сыр-бор, для нее все было кончено.
Лицо у нее стало бешеным, просто бешеным. Огромные глаза… Я не мог сказать, какого они цвета, так как их скрывала тень. Красивые черты лица, высокие скулы, щеки с ямочками, маленький носик. Она уставилась на меня в неописуемом ужасе. И тогда – вот что действительно странно – я почувствовал, что должен ей что-то сказать. Не знаю, что именно, просто что-нибудь сказать. Мне стало как-то неуютно видеть ее испуганной, но я ничего не мог с этим поделать. То есть, конечно, я собирался изнасиловать ее и не мог бы достаточно убедительно объяснить, что расстраиваться из-за этого нечего. Но даже в этом случае мне очень хотелось сказать ей: «Не надо так пугаться, я просто хочу уложить тебя…» Такого раньше со мной никогда не бывало. Я никогда не хотел что-либо с к а з а т ь девке. Просто трахнуть ее, и все дела!
Но время шло. Я подставил ногу сзади, толкнул, и она свалилась на пол бесформенной грудой. Я направил на нее свой сорок пятый. Ее рот тут же приоткрылся в форме буквы «О».
– Теперь я хочу пойти и взять один из борцовских матов, чтобы нам было удобнее, понимаешь? Только попробуй пошевелиться на полу, и я отстрелю теле ногу. В любом случае ты будешь изнасилована, разница только в том, что у тебя не будет ноги.
Я подождал, пока до нее дойдет сказанное, и, наконец, она медленно кивнула. Продолжая держать ее на мушке, я подошел к пыльной груде матов и вытащил один.
Я подтащил мат к ней, перевернул, чтобы та сторона, которая почище, оказалась сверху, и с помощью ствола своего сорок пятого помог ей переползти на мат. Она села, опираясь сзади на руки, согнув ноги в коленях и уставившись на меня.
Я расстегнул «молнию» джинсов и начал стаскивать их с одной ноги, когда заметил, что она как-то странно рассматривает меня. Я бросил возиться со штанами.
– Чего ты на меня уставилась? – Я был в бешенстве. Не знаю, что на меня нашло, но я словно взбесился.
– Как тебя зовут? – спросила она. У нее был нежный голос, какой-то пушистый, будто ее горло было выстлано мехом или чем-то подобным. Она смотрела на меня, ожидая ответа.
– Вик, – буркнул я.
Она продолжала смотреть на меня, словно ей этого было мало.
– Вик, а дальше?
Я сначала не понял, что она имеет в виду, но потом сообразил.
– Вик. Просто Вик, и все.
– Ну, а как звали твоих родителей?
Я засмеялся и снова начал стягивать джинсы.
– Ну и дура же ты, – смеясь, сказал я. Она выглядела обиженной, и я снова разозлился. – Брось этот дурацкий вид, или я тебе зубы вышибу!
Она сложила руки на коленях. Я спустил штаны до щиколоток, но они не пролезали через тапочки, поэтому мне пришлось балансировать на одной ноге, стаскивая с другой чертов тапочек. Это хитрый трюк – держать ее под прицелом и одновременно снимать обувь. Но он мне удался! Я остался голым ниже талии, а она сидела все так же с руками на коленях.
– Скинь с себя эти тряпки, – велел я.
Секунду она не двигалась, и я уже подумал, что она устроит мне хлопот, но тут она потянулась рукой за спину и расстегнула лифчик. Затем, откинувшись назад, она медленно стащила с себя трусики.
Внезапно она перестала казаться испуганной. Она по-прежнему внимательно наблюдала за мной, и я заметил, что у нее голубые глаза. И вот теперь случилось что-то по-настоящему странное.
Я не мог этого сделать. Ну, не то, чтобы не мог, но она была такая нежная и красивая, и так смотрела на меня. Ни один соло не поверил бы мне, но помимо своей воли я заговорил с ней так, словно у меня произошло разжижение мозгов.
– Как тебя зовут?
– Квилла Джун Холмс.
– Что за дурацкое имя?
– Мама говорит, что оно не такое уж дурацкое и необычное в Оклахоме.
– Это где родились твои предки?
– Да, – кивнула она, – до Третьей Войны.
Мы, словно завороженные, разговаривали друг с другом. Я видел, что она замерзла, так как ее начал бить озноб.
– Ну, ладно, – сказал я, собираясь пристроиться рядом с ней, – сейчас нам будет тепло…
Черт побери! Проклятый Блад! В этот момент он ворвался с улицы, споткнулся о куски штукатурки и, поднимая пыль, скользя на заднице, добрался до нас.
– Ну, что еще? – со злостью закричал я
– С кем ты говоришь? – спросила девчонка.
– С ним, с Бладом.
– С собакой?
Блад поглядел на нее и отвернулся. Он собирался что-то сказать, но девчонка его перебила:
