Вторым любопытным фактом Батлеру показалось использование сейф-пакетов. Дорогая одноразовая вещь. Плотная бумага, хаотично штрихованная изнутри, чтобы нельзя было изучить содержимое на просвет. Совсем не канцелярский клей, схватывается намертво. Картонный замок со встроенной микросхемой. Невидимые часы остановятся в момент открытия замка. Чуть ли не годовой запас конвертов — на ветер!
На каждом сейф-пакете — текст-напоминание: «Вскрыть второго декабря строго в 21:45, конверт вернуть непосредственному руководителю по окончанию смены». Больше похоже на армейские штучки. Ребята из шведской «полис», наверное, здорово удивились, получив такие послания от собственного начальства при выходе на смену.
И это третий занятный момент: если к задержанию привлечены местные, то для чего городить огород, присылать из-за океана кураторов? Почему нельзя было согласовать операцию без непосредственного присутствия Донована и его помощника Холибэйкера, больше похожего на рестлера, чем на аналитика из Агентства? Две тысячи участников или две тысячи два — велика ли разница?
Но раз эти двое здесь, значит, разница есть. Прибыли они, конечно, по-пижонски: не в Арланду, а на военный аэродром в Уппсалу. Читай: персональным рейсом. В обход всех мыслимых правил. Батлер имел отношение к вопросам взаимодействия с вояками, поэтому был уверен: на сегодняшнее утро никаких плановых прилётов не предполагалось. Вывод: срочное прибытие Донована вызвано экстренной необходимостью.
А когда возникает срочность? Только когда появляется быстро устаревающая информация: или ты успеваешь ею воспользоваться, или с сожалением отправляешь её в утиль. Раз цель операции — задержание Клиента, срочность может быть вызвана лишь двумя причинами: либо изменением его статуса, либо тем, что о Клиенте вообще стало известно только что. Под «статусом» подразумевались самые разные вещи — владение знаниями или материалами, вероятность ухода из-под наблюдения, готовность к контакту… Но если бы за объектом следили уже долгое время, то ни к чему были бы ориентировки и сейф-пакеты. По крайней мере, подготовка вряд ли бы шла в посольстве США. Отсюда вытекает, что второе предположение более достоверно.
Батлер довольно потянулся. «Вы следите за ходом моей мысли?» — вечно спрашивал на лекциях по математической логике престарелый маразматик Кэллоган. Путался, возил сухой тряпкой по доске, пачкал рукава мелом. Переписывал формулы, пачкал рукава мелом.
Так, не спать! Сказывалась бессонная ночь: стоило устроиться поудобнее, мысли сразу начинали вихриться и уносили сознание прочь — как летающий домик в страну Оз. Не спать, Дэвид Батлер!
Он сел по стойке смирно и влепил себе пару пощёчин. Ясность мысли постепенно вернулась.
Припозднившийся прохожий с сумкой через плечо перешёл улицу прямо перед капотом. Внимательный к мелочам секретарь успел разглядеть на пешеходе вязаную шапку с помпоном, чуть поблескивающую синтетическими нитями в тусклом свете фонарей.
Как много можно сказать о человеке по его помпону, подумал Батлер. Яркие пушистые шарики на девчачьих беретиках — беззаботность, шалость, доверительный шёпот на ушко, курчавый локон, падающий на лицо. Он даже заулыбался, такой светлый и одновременно соблазнительный образ нарисовался к простому помпону.
Другое дело — унылые и неопрятные мятые ежи-мочалки из длинной шерсти. Выцветшие мечты, развеянные иллюзии. Такой помпон сопровождает стареющего владельца в загородный сад, укрытый первым снегом, или на утлом баркасе — в неспокойные воды осенней Балтики, сидит с ним у костра или над бурлящей рекой, — этот помпон умрёт вместе с хозяином, как верный пёс.
А вот флотские помпоны. Белая палуба, белая форма, загорелая кожа, сигнальные флажки свисают с мачт разноцветными гирляндами.
Дэвид Батлер крепко, безнадёжно крепко спал. Звонко тикали встроенные в приборную панель часы. Чуть дрожала от горячего потока воздуха фотография, приклеенная скотчем над шторками обдува: широколицый скандинав с открытой располагающей улыбкой. Розыскать и задержать.
Батлер очнулся лишь от пятого звонка зуммера, и заозирался вокруг, пытаясь сообразить, как это с ослепительной палубы военного парусника он так неудачно перенёсся в затхлую малолитражку, припаркованную на пустынной улице засыпающего жилого района. Сигнал вызова не унимался, и стоило нажать кнопку приёма, раздражённое шипение Донована хлынуло в салон, аж под обивку залезло:
— Батлер, что у вас там происходит? Куда вы ушли от рации? Почему не докладываете обстановку?
Какую обстановку? Что докладывать? Батлер совсем растерялся. Правильные и естественные вопросы Донована требовали немедленного ответа. Как школьник в поисках шпаргалки, Батлер суетливо огляделся. Вот дома за окном — это Стокгольм, да, он же теперь живёт в Стокгольме. Плотная полоса машин, припаркованных на ночь, — хорошо ещё, что нашлось свободное место.
— Батлер?!
И тут взгляд прилип к фотографии на приборном щитке. Рябая шапочка, помпон.
— Донован! — Батлер едва удержался от крика. — Клиент прошёл мимо машины.
— Вы уверены? Только что? Вы ещё видите его? Не смотрите подолгу! Объект не должен на вас обратить внимания!
— Нет. Не вижу. Он... ушёл!
— Батлер, хватит мямлить, отвечайте по порядку: как давно он прошёл мимо вас, в какую.
— Я не знаю.
— Что?!
— Я не знаю, Донован! — сумка, спокойная чуть усталая походка, сплетение ворсистых нитей — всё стало кусками собираться в мозаику. — Он что-то сделал. Я не знаю.
— Холибэйкер! Джереми, ответь! — на другом конце линии Донован пытался вызвать помощника, видимо, по другой рации.
Батлер окончательно пришёл в себя, и теперь как в замедленной съёмке пересматривал короткую историю своего позора: вот Клиент идёт по тротуару, издалека и не торопясь, вот спускается на мостовую, вот пересекает разделительную полосу. Да что же это за наваждение?
Где-то неподалёку раздался громкий металлический звук — то ли лязг, то ли звон, — его было слышно даже через закрытое окно.
— Где Холибэйкер? — страшным голосом спросил Донован. — Батлер, мать твою, где мой Холибэйкер?!
* * *
Джереми Холибэйкер впервые за долгое-долгое время чувствовал себя в своей тарелке.
Как же давно это было — без малого пять лет назад! — молодой капрал, грудь колесом, руки по швам, — застыл перед неприметным штатским с безликим бэйджем: ни названия организации, ни логотипа, ничего — одна фамилия: Донован.
— Разрешите обратиться! — гаркнул капрал, и голос не подвёл, прозвучал раскатисто, будто зенитная ракета ушла со стапеля.
Только что его выбрали! Единственного из пяти десятков таких же бравых парней, несгибаемых, железных, словно выточенных на одном токарном станке.
