Снова отчётливо вспомнился лепесток жасмина, прилипший к белосахарной груди Камиллы, у самого соска. Она улыбалась, отжимая рыжие волосы.
Она же что-то говорила тогда… Что-то об их будущем… Но что?
Малаец, услышал лязг меча, отпрянул, остановился, почтительно согнулся в полупоклоне.
— Плости, центулиона, — залопотал он с жутким акцентом (наверное, первогодок). — Не убивать меня, центулиона, я весть даваю тебе.
— Говори, — бросил Спиций, опуская меч обратно в ножны.
— Звонила гелцога фон Салатен на телефона, говолила, сто осень слосьна-слосьна центулиона быть на пеледовая. Война насинацца.
«Неужели враг надумал атаковать? — мелькнуло в голове. — Казаки, монголы, ракеты… Но как-то быстро они решились… Или успею поесть?»
— Осень слосьна-слосьна, — лопотал малаец. — Фона Салатен говолила война плямо сяс насинацца узе. Центулиона безать-безать пеледовая, поднимати своя солдата.
Спиций раздражённо сплюнул, гордо повернулся и умеренно быстрым шагом отправился обратно.
Когда малаец уже не мог его видеть в окопах, лишь тогда перешёл на бег. Хотя трудно было назвать бегом это суетливое копошение в грязи, падения, пыхтение и проклятья. Моросящий дождь опять сменился крупой — то ли снег, то ли град.
— Началось! — встретил его возгласом фон Шлатцен, когда Спиций наконец добрался до командного пункта. — Пошли! — И показал холёным пальцем с длинным крашеным ногтем на юго-запад.
Там, в дыму, в грохоте разрывов и очередей, в брызгах грязи из-под конских копыт мчалась сквозь крупяную снежную пелену казачья сотня; блестели наконечники пик, мелькали на отмахе лезвия шашек. Следом накатывали чёрной прибойной волной не меньше тысячи татаро-монгол. Ползли по флангам бэтээры вперемежку с танками. В воздухе зависли два геликоптера и поливали огнём позиции ацтеков. Потом откуда-то жахнула «Игла» и одна вертушка дёрнулась, повалилась вниз, как подожжённая на лету муха.
— Таки нашли они наше слабое место, — пробормотал Спиций.
— Пока ещё стоят чёртовы ацтеки, — слабо отозвался герцог; а подбородок его дрожал, и синюшные губы едва шевелились и щёки окостенели бледностью. — Но выстоят ли…
— У них Мёртвая Голова в тылу и батальон СС по флангу, так что бежать им некуда.
— Да… да, — промямлил фон Шлатцен, а в глазах его, неотрывно следящих за визжащими накатывающими монголами, плескался первобытный страх.
Неженка. Трус. Педик.
Совсем рядом звякнула о брошенную каску пуля. Герцог торопливо присел, спрятался за бруствер, стараясь не смотреть на центуриона.
— Проклятые! — только и вымолвил он плаксиво.
А справа вдруг медленно поднялись из вражеских окопов мёртвые. Они словно неохотно вылезали на поверхность, то и дело оскальзываясь и падая — чёрные, облезлые, вонючие, равнодушные ко всему.
— Огнемётчиков туда надо, — Спиций указал на мертвецов. — Быстро!
— Да, да, — пролепетал вжавшийся в стенку окопа фон Шлатцен. — Командуйте, центурион.
Ещё правее, чуть в стороне от мертвецов проносилась по быстро уложенным на окопы настилам вражеская тяжёлая конница — полсотни рыцарей в начищенных доспехах. Навстречу им поднимался батальон туарегов под руководством ибн Ассада. Ревели верблюды, визжали разбойники с вечно закрытыми платком лицами, хлопали торопливые ружейные выстрелы. Дальше засели в кустарнике английские лучники и забрасывали накатывающую махину рыцарей стрелами.
Марк Спиций бросил последний взгляд на жалкого бледного герцога, сплюнул, выскочил из окопа, выдернул из ножен меч.
— Огнемётчики! — закричал он. — На правый фланг! Жечь мертвецов! Сожгите их в пар!
— Йоооуууу! — ответили несколько глоток, и люди с ранцами за спинами стали тяжело выбираться из окопов, держа наготове горелки.
— Центурия! — Марк обернулся к своим. — Клином в рукопашную, броском, напором! Бееей!
— Бееей! — подхватили легионеры, выбираясь из окопов.
— Золотой крест и сто сестерциев каждому, кто добежит до вражеских позиций! — гаркнул центурион. Сотня яростных глоток ответила ему радостным и хищным воем. И он, не глянув на сидящего на дне окопа фон Шлатцена, который раз за разом торопливо крестился, устремился вперёд.
В третий раз мелькнул перед внутренним взором Спиция белый жасминовый лепесток, прилипший к груди Камиллы у самого соска, маленького, коричневого. Она что-то говорила. Об их будущем. Или о прошлом? Спиций не помнил. Да и так ли всё это важно?.. Прошлого, наверное, не было. Будущего наверняка не будет.
Они врубились в массу наступающих.
Спиций отмахнулся от кривой сабли наскочившего откуда-то монгола, рубанул по лицу медлительного мертвеца, вспорол живот зазевавшемуся спешенному казаку. Подставляя щит под градом сыплющиеся удары, чувствуя, как мнётся под шальными стрелами и дротиками нагрудник, лишившись куска мяса на бедре, отхваченного чьим-то топором, Марк Спиций пробивался вперёд. Ревел слева Клавдий Гончий, рубился сразу с тремя татарами. Ещё левее, в стадии от них, визжали и распевали свои гимны одурманенные пейотлем ацтеки и, исполосованные шашками, ложились один за другим под копыта казачьих коней.
Мелькнул в стороне давешний абиссинец, любившийся с санитаркой Шарлоттой. Ему оторвало руку, поэтому он выдёргивал чеку гранаты зубами. А потом стоял, шатаясь, посреди всей этой свары и держал взведённую гранату в оставшейся вытянутой руке и хищно, безумно улыбался. Пока монгольская сабля не отхватила ему и вторую руку. И тогда рванула в разжавшихся пальцах граната, разбрасывая по сторонам монголов, казаков, ацтеков, папахи, головы, сабли и руки.
А справа от Спиция рубился Немесий Плавт. Сжав бледные губы, немигающим взглядом уставясь в лицо противника, наносил и отражал удары. Валялся тут же индиец Шантивисана, какими-то неведомыми путями затесавшийся в их центурию. Чёрная монгольская стрела вошла ему под глаз.
Полыхали огнемёты, поднимался к небу смрад сжигаемой, давно протухшей, плоти. «Это война, детка!» — радостно орал огнемётчик Джон Уэстли, укутывая в бушующее пламя мёртвую амазонку, что бросила свою пику и сидела посреди битвы, в грязи, закрыв руками глаза.
«Неужели мёртвым тоже бывает страшно?» — мелькнуло у Спиция.
И в следующий момент: «Даже мёртвые в ужасе от того, что творят пока ещё живые…»
И следом: «Сто двадцать шесть лет длится эта война… Или двести сорок?.. Триста?.. Или — всегда?.. А мы всё ещё не разучились бояться смерти…»
— Всё! — воскликнул Немесий.
Спиций, отмахиваясь от наседавшего рыцаря, скосил на соратника глаза. Немесий стоял на коленях, зажимая живот, и между пальцев уцелевшей руки стекала на забрызганную грязью лорику багряная кровь. В следующее мгновение стремительно побледневший Плавт повалился вперёд, ткнулся лицом в грязь. Кто-то — для верности, наверное, — прибил его к земле ударом копья.
