Слова Ботаника мне понравились. Я призывно помахал рукой.
Но будущий тесть не смотрел в мою сторону. Может, специально.
У каждого места своя душа. У открытых лесных полян душа светлая, солнечная, у городских свалок – угрюмая, с душком, с влажной гнильцой, с глубокими тенями, у тихих омутов – смутная, с неясными силуэтами робких утопленниц, а вот душа «реанимации» отдавала мочой и пивом. «Из последних математических моделей ясно следует, что мы просто не могли появиться в этом мире». Мысленно я поаплодировал Циолковскому. Решил: поболтаю с Хорем и Калинычем, примкну к ним.
«Знаешь, что я сейчас вытворила?» – услышал я, вынув из кармана дергающийся мобильник. В отделе Инессы (цветное стекло) все девчонки знали, что у Архиповны каменное холодом сердце. «Замуж вышла?» – ни с того, ни с сего понадеялся я. – «Если бы! – обрадовалась Инесса. – Я месячную премию спустила в бутике». – «Поздравляю!» – «Тебе понравится, Кручинин. Во-первых, кислотные гольфики с отдельными пальчиками, во-вторых, чулочки-сеточку…» Потрепанное пучеглазое существо в пыльных шароварах и в таком же пыльном пиджаке всплыло рядом с моим столиком. «Если зайдешь вечером, я тебе продемонстрирую пальчики». – «Привет тебе, человек!» – сказало всплывшее существо. – «Я не знаю насчет вечера, но перезвоню!» – «Привет тебе, человек», – повторило пыльное существо. Видимо, прилетело из другой галактики. – «Видишь, какая пыльная на мне одежда?» – Я кивнул. – «Рассказать, как следует жить, чтобы одеваться почти как я?» – Я кивнул. Конечно, не походил он на Хоря и Калиныча. – «Я прожил большую поучительную жизнь, – заявило пыльное существо. – Пропил двухкомнатную „хрущевку“. Выгнал на улицу беременную жену. Ребенка отдал в детдом. Мошенничал. Сидел. Лечился. В спецлечебнице споил лечащего врача». Вряд ли список его темных дел этим ограничивался, но со стороны пивного киоска крикнули: «Эй!», и существо в пыльном пиджаке мгновенно развернулось к киоску.
– Эй, чего стоишь?
– А чего тут такого?
– Эй, давай в подсобку!
– А чего там такого?
– Ящики уложить надо!
Видимо, это было заманчивое предложение, потому что товарищ Эй беспрекословно отправился в подсобку.
9
«Кластеры… Волновые коллапсы… Социальные революции тоже вызываются притяжениями…» У Циолковского много чего скопилось на душе. «Ход коня можно расценивать и так…» – поддерживал Ботаник.
– А мне – две!
Судорожные глотательные движения.
Для новоприбывшего «реанимация» не являлась информационным пространством. Он жаждал. Он поводил удлиненной, как у гуся, головой, мутные глаза помаргивали. Великий немецкий поэт Гете считал, что человеческий череп каким-то образом развился из последнего шейного позвонка. Жалко, он не видел моего визави: один взгляд на него делал теорию немецкого классика стройной и убедительной.
– Ты ведь Шурка?
– Предположим, пожалуйста.
Хорь и Калиныч не удивился. Наверное, считал, что истинный интеллигент так и должен разговаривать.
– Пиво холодное.
– Извините, спасибо.
– Ты что такое несешь?
В кармане у меня, кстати, лежал конверт. При удобном случае я должен был как бы случайно выложить его на столик. На конверте женской рукой было начертано: «Шурке Воткину». Но, похоже, Хорь и Калиныч меня узнал.
– Я у тебя пять кусков занимал!
– Извини сердечно, – догадался я.
Хорь и Калиныч опять не удивился. Наверное, правда считал, что спивающиеся интеллигенты именно так разговаривают. По его мутным счастливым глазам было видно, что он давно не встречал такого дурака, как я. Кривая грязная рука без стеснения залезла в мой пакетик с орешками. Компания Ботаника его интересовала, а вот на товарища Эй он несколько раз обернулся. Завершив в подсобке таинственные, но, видимо, необходимые работы, товарищ Эй раскладывал на мятой газетке закусь. У них там, в другой галактике, понял я, пробку из бутылки обычно вышибает бритый татарин. Они такого возят в специальном отсеке фотонного звездолета.
– Бабками интересуешься?
– Спасибо, пожалуйста.
– А фотками?
– Извини сердечно.
– Если хочешь бабки, без фоток нельзя.
Хорь и Калиныч явно считал, что я понимаю его тарабарщину.
– Это раньше просто было. Стрельнул и жди, когда по телику объявят, что ты не промахнулся. – Хорь и Калиныч ясно видел, какой перед ним дурак. – А нынче, Шурка, скажу так, друг сердешный, всех отстрелянных по телику не покажешь. Никакого времени на это не хватит.
– Да пожалуйста!
– Точно принесешь?
– Ну да, только не тебе.
– Это почему не мне? Это почему так?
– Да морда у тебя извините, пожалуйста.
– Ты чего это, чего? – задергался, заморгал Хорь с Калинычем. – У нас все честно.
Он даже перекрестился. Он даже мысли такой некрасивой не допускал. Чтобы сбежать с бабками, да ты что! А не веришь, так вместе пойдем! Видно, что врал. Видел, какой я дурак. Кто это нынче водит исполнителя к заказчику? Врал, конечно. Все в нем пело от восхищения. Наверное, любил дураков.
– Точно берешься? – для него, оказывается, это было просто. – Точно принесешь фотку?
– Извини сердечно.
– Мне тебя всяко рекомендовали. Сечешь?
Я неопределенно пожал плечами.
– Давай завтра увидимся.
– Это зачем?
– Ну ты, Шурка! – ликовал Хорь и Калиныч.
Подошла подавальщица и молча сунула мне мокрую бумажку, на которой от руки было написано «Семь сорок».
– Это что? – спросил я.
Подавальщица возмутилась:
– Сдача, алкаш! Допиваются так, что денег не видят. Мы мелкую сдачу так сдаем. С мелочью возиться – себе дороже. В другой раз придешь, записку учтем, не потеряй только.
Ладно, решил я. Такая выдалась неделя. Архиповны улетела, не звонит, зато приехали пожилые родственники. Архиповна на другом материке, зато Инесса купила кислотные гольфики, а Лина настаивает на горячем душе. Роальд не доверяет настоящего дела, зато Хорь и Калиныч готов заказать мне мокрое дело. Куртизанка-партизанка готова жить у моря и питаться семгой, зато товарищ Эй пьет водочку без закуски. Хватит с меня. Сейчас сменю воду в аквариуме, заберу Ботаника и пойдем мы с ним говорить о других мирах, о чужом светлом разуме, о галактиках и молчании Космоса.
Туалетом «реанимации» не располагала.
Зато крапива на пустыре вымахала по плечи.
Седая, тучная, щедро политая, стояла в наклон. Под ногами поскрипывало бетонное крошево, стекло, сминались мерзкие белесые грибочки, от их вида тошнило. Обрывки бумаг, разбухшие окурки, плевки. «И толстый-толстый слой шоколада».
Ударили меня сзади.
Бутылкой. Чтобы не строил иллюзий.
Ноги сладко ослабли. Седые метелки метнулась к глазам.
