— Если миссис Фокс здесь нет, то я думаю, что у вас нет оснований возражать против того, чтобы мы убедились в этом сами. Имеющийся у меня ордер, — он опустил руку в боковой карман кителя, — дает нам любые полномочия. Включая обыск и все такое прочее, понимаете ли.
— И право избивать людей, — вставила Мейвис.
— Совершенно верно.
— Убирайтесь! Все убирайтесь! — приказал Шонни. — Я не позволю наймитам Государства рыться в моем доме!
— Вы тоже у Государства в наемниках, — спокойно проговорил капитан Лузли. — Мы все слуги Государства. Послушайте, пожалуйста, будьте благоразумны, понимаете ли. Мы не хотим прибегать к крайним мерам, но… — Он слабо улыбнулся. — Всем нам приходится выполнять свой долг, если все средства исчерпаны.
— «… понимаете ли», — добавила Димфна и хихикнула.
— Иди сюда, малышка! — заискивающе засюсюкал сержант Имидж. — Ты ведь хорошая девочка, да?
Он присел на корточки и стал звать Димфну, прищелкивая пальцами.
— Стойте здесь! — приказала детям Мейвис, прижимая к себе обоих.
— Ах-х т… — коротко рыкнул сержант Имидж на Мейвис, но, выпрямляясь, придал своему лицу идиотски-сладкое выражение.
— У вас в доме есть маленький ребеночек. Ведь есть? — вкрадчиво спросил он Димфну. — Такой маленький хорошенький ребеночек, да?
Димфна хихикнула. Ллуэлин твердо ответил: — Нет!
— И это правда, — подтвердил Шонни. — Малец говорит чистую правду. Может быть, теперь вы уйдете и перестанете тратить свое время и отнимать мое? Я занятой человек.
— В мои намерения не входит предъявлять обвинение вам и вашей жене, — вздохнул капитан Лузли. — Выдайте мне миссис Фокс и ее отпрыска, и вас больше не потревожат. Даю слово.
— Мне что, выбросить вас силой?! — закричал Шонни. — Клянусь Богом, у меня сильное желание задать вам перцу!
— Врежьте ему малость, Оксенфорд, — приказал сержант Имидж. — Все это бред какой-то.
— Мы приступаем к обыску! — объявил капитан Лузли. — Мне очень жаль, что вы оказались так несговорчивы, понимаете ли.
— Иди наверх, Мейвис, и уведи детей! — скомандовал Шонни. — Я сам здесь разберусь!
Он попытался вытолкнуть жену из комнаты.
— Дети останутся здесь! — повысил голос сержант Имидж.
— Им придется немного повизжать. Я люблю слушать, как визжат дети.
— Ах ты мерзкий, нечестивый ублюдок! — закричал Шонни и бросился на сержанта, но Оксенфорд успел вклиниться между ними и несильно ударил Шонни в пах. Тот вскрикнул от боли и принялся бешено размахивать кулаками.
— Стойте! Я не хочу быть причиной несчастья! — В дверях кухни стояла Беатриса-Джоанна. Шонни опустил кулаки.
— Вот это миссис Фокс, — проговорил капитан Лузли. — Вот это подлинник.
Весь вид его излучал сдерживаемую радость. Беатриса— Джоанна была одета по-дорожному.
— Что вы собираетесь сделать с моими детьми? — спросила она.
— Ты не должна была этого делать! — простонал Шонни. — Тебе нужно было сидеть там, где ты сидела! Все, может быть, кончилось бы хорошо, да простит тебя Бог!
— Я могу заверить вас, — проговорил капитан Лузли, — что ни вам, ни вашим детям не будет причинено ни малейшего вреда. — Неожиданно он вздрогнул. — С детьми? Детям? А-а, понимаю… Значит, не один. Как-то я не принял в расчет такую возможность. Тем лучше, тем лучше… Конечно же, лучше, понимаете ли!
— Вы можете назначить мне любое наказание, но ведь дети не сделали ничего дурного! — молила Беатриса-Джоанна.
— Конечно, ничего, — с готовностью подтвердил капитан Лузли. — Ничего дурного! Мы считаем, что виноват только отец. Я просто хочу представить Столичному Комиссару плоды его преступления, только и всего, понимаете ли.
— Что такое? О чем он говорит? — удивленно воскликнул Шонни.
— А! Долгая история, — отмахнулась Беатриса-Джоанна. — А сейчас слишком поздно ее рассказывать. Ну, — обратилась она к сестре, — похоже, что о моем будущем позаботились. Кажется, мне теперь есть куда идти.
Тристрам был готов начать свой анабасис. Как стрелка компаса, он был устремлен на север, к своей жене. Тристрам жаждал покаяния и примирения так же сильно, как шахтер ванны. Ему хотелось успокоения, ее объятий, ее теплого тела, совместных слез и отдохновения. Мысль о мести посещала его теперь все реже.
В столице царил хаос, но поначалу этот хаос казался Тристраму отражением собственного, нового для него чувства свободы. Именно этот господствовавший повсюду, шумевший и хохотавший, как гигантская вакханка, беспорядок и подтолкнул его к тому, чтобы неподалеку от Пентонвилля тюкнуть по голове дубинкой одинокого безобидного прохожего и воспользоваться его одеждой.
Это произошло в садовой аллее после наступления темноты, вдали от общественных жаровен для приготовления пищи, угли которых вспыхивали и шипели от капавшего на них человеческого жира. Похоже, что с электричеством, как и с другими коммунальными услугами, было плохо. Ночь стояла темная, как в джунглях, но вместо сучьев под ногами хрустело битое стекло. Теперь Тристрама удивляло то, что в тюрьме, которую он покинул, удавалось поддерживать хоть какой-то цивилизованный порядок. Интересно, как долго им удастся продержаться? Размышляя подобным образом, Тристрам заметил в конце аллеи пошатывающуюся фигуру. Человек что-то напевал в одиночестве и, по-видимому, был пьян. Тристрам поднял дубинку и…
Человек упал сразу, так послушно, словно только этого и ждал. Его одежду — клетчатый костюм, рубашку с воротником стойкой и джемпер — Тристрам снял без всяких затруднений. Быстро переодевшись, он превратился в свободного гражданского человека. Дубинку надзирателя Тристрам все-таки решил оставить. Одетый, словно на званый ужин, он отправился на поиски пищи.
Звуки джунглей, черный лес небоскребов, бездонное, усыпанное звездами небо, красные огни костров…
На Клермонт-сквер Тристрам наткнулся на группу занятых едой людей. Их было человек тридцать. Мужчины и женщины вперемешку, они сидели вокруг жаровни, которая представляла собой грубую металлическую решетку из обрезков телеграфного провода, лежавшую на кирпичах, между которыми пылали угли. Человек в белом колпаке переворачивал вилкой брызжущие жиром куски мяса.
— Мест не-ет, мест не-ет! — пропел худощавый человек, похожий на университетского преподавателя — «дона», когда Тристрам осторожно приблизился к огню. — Здесь обеденный клуб, а не общественная столовая!
— И у меня есть «клуб»,[7] — проговорил Тристрам, помахав своей дубинкой. Его жалкая угроза была встречена общим смехом.
