Ознакомительная версия.
— Никколо Третий был монахом, — возразил я.
— Когда-то в юности. Перед тем как его сделали Никколо Третьим, он был освобожден от обетов, что ты, несомненно, знаешь. Смотритель должен быть мирским человеком. Он должен погрузиться в суету и тщету, потому что иначе невозможно будет приложить к этому миру силы Флюида. Но энергия, проходящая сквозь него в обе стороны, столь чиста и тонка, что никогда не смогла бы зародиться в обычном мирянине. Это тяжелая жизнь, Алекс, и не всегда она кончается хорошо.
— Я видел, — ответил я. — Именно поэтому я не стремлюсь на эту должность.
— Он полон смирения, — сказал Ангел Огня. — Незачем сгибать его еще сильнее. Он может не разогнуться.
Все четыре Ангела замолчали — и пребывали в сосредоточении долго. Я догадался, что они продолжают бессловесно общаться - просто эта часть их беседы не предназначена для моих ушей.
— Как я понимаю, возражений ни у кого не осталось, - сказал наконец Ангел Воды, причем мне показалось, что в его голосе опять прозвучал сарказм. - Переходим к процедуре.
Четыре Ангела поочередно возникли передо мной, и каждый сказал:
— Ты наш господин!
Все вокруг скрылось в разноцветном мерцании Aurora Borealis. Когда сияние рассеялось, на полу передо мной появился вензель:
- Обычно Смотрители ищут в своей монограмме предзнаменование, - сказал Ангел Огня. — Что ты видишь?
Я внимательно поглядел на вензель.
— Пирамида, колонна, луч света с неба. А также слоновая болезнь в запущенной форме... Прошу извинить, говорить этого не следовало.
— Надеюсь, — сказал Ангел Воды, — ты понимаешь, что угадываемые тобой смыслы больше зависят от случайно доставшейся тебе буквы, чем от фатума.
— Фатум может зависеть и от буквы, - возразил Ангел Огня.
— Буква и судьба - одно и то же, - подвел итог Ангел Воздуха.
Ангел Земли промолчал.
Острые крылья Ангелов больше не упирались мне в горло.
Я увидел на полу черную треуголку с золотым позументом. Она лежала справа от меня. Слева лежал свернутый серый мундир с двумя большими звездами на груди. Сзади - фасции вроде тех, что носил монах, сопровождавший Никколо Третьего.
— Это память о Павле Великом, — сказал Ангел Воды. - Его шляпа и мундир. Созданные Флюидом копии соответствуют твоей телесной форме. Если все сложится хорошо, придет день, когда ты сможешь надеть подлинную шляпу Павла. Но с практической точки зрения разницы нет. В этих вещах присутствует наша сила. Они должны быть тебе впору... Надень мундир и треуголку сейчас.
Меня всегда угнетал архаичный вид Смотрителей в парадном облачении. Треуголка вместе с черной маской превращала их в каких-то итальянских карнавальных злодеев, а две звезды на груди — серебряная и золотая — как бы доказывали, что злодеям улыбается судьба... Но спорить не следовало.
Встав, я переоделся на глазах у Ангелов.
— Теперь ты сможешь управлять Флюидом, — сказал Ангел Воды. — Хорошему медиуму реликвии для этого не нужны. Но так надежней...
Шляпа и мундир действительно пришлись мне впору - но в них я чувствовал себя ряженым. К тому же шляпа была тяжелой из-за скрытых внутри резонаторов.
— Мне следует одеваться так все время?
— Нет. Обычно Смотритель обзаводится свитой из двух человек. Один носит фасции, другой - треуголку. Но ты можешь просто держать эти вещи в шкафу.
— Это я тоже должен взять? — спросил я, кивая на фасции.
— Не беспокойся. Все будет доставлено в Михайловский замок. Тебя попросили надеть шляпу и мундир, потому что новый Смотритель впервые появляется перед приближенными именно в таком виде.
- Что мне делать дальше? - спросил я.
- Тебя ждет еще одна формальность, - сказал Ангел Воды, — не совсем удачно названная мною «ультимативной проверкой». Это действительно в некотором роде испытание, хотя Смотрители обычно проходят его без проблем. Но, зная твою впечатлительность, доверчивость и подверженность внушениям, призываю тебя не волноваться и не принимать его слишком близко к сердцу. Попробуй отнестись ко всему с юмором...
Прозвучало это несколько тревожно. Даже угрожающе.
- Что это за формальность?
- Тебе следует посетить Комнату Бесконечного Ужаса. Не сказал бы, что это приятное приключение, но именно оттуда новый Смотритель должен выйти в Михайловский замок к свите... Тебе уже пора там быть. Удачи.
Четыре Ангела закрыли глаза, и их огромные серебряные головы застыли. Я некоторое время ждал, что кто-то из них вспомнит про меня, но они, похоже, превратились в металлические изваяния. Разговор был окончен.
Я решил хотя бы попрощаться — но стоило мне открыть рот, как это легчайшее движение губ нарушило баланс мироздания. Пол под моими ногами накренился, я взмахнул руками, и вселенная перевернулась опять.
Все произошло так быстро, что я даже не успел упасть - вернее, потеряв равновесие в одном месте, удержал его в другом. Но теперь я заметил грань, отделявшую один мир от другого.
Это было странно и жутковато — словно память о крайней быстроте этого кувырка рождалась уже в новом мире, а в старом осталось бесконечно долгое падение в черную бездну ума - и холодные мысли и планы, заполнявшие забытую вечность.
Обрывки планов я, впрочем, помнил -возвести себе дворец в виде пирамиды, выяснить все насчет Юки и что-то еще, касавшееся Великого Фехтовальщика, моего несостояв-шегося убийцы: он, думал я, еще поплатится... Все это было нелепо, как обрывки дурного сна - и испарилось, лишь только я увидел вокруг себя гнутые кресла, позолоту и висящие на стенах картины.
Я понял, что я в Михайловском замке.
Я стоял в большой круглой комнате с высоким сферическим потолком, покрытым прямоугольными углублениями-кессонами -напоминавшими не столько римский Пантеон, откуда они были скопированы, сколько вафельный торт. Возникало это кондитерское чувство главным образом из-за помпезной золотой отделки, как бы говорившей недоверчивому миру: «Мы — империя не со вчерашнего дня, а минимум с позавчерашнего».
У стен стояли золоченые диваны и стулья с персиковой обивкой. Над ними висели портреты павловских времен — пепельные волосы румяных прозерпин, парики и крестики забытых асмодеев...
По мне, ротунда была чересчур высока — подобное использование пространства казалось нерациональным. Но таков был вкус позднего восемнадцатого века, уже тянувшегося, как изящно выразился один монастыр-
ский искусствовед, «к строгой имперской линии, проступающей сквозь голый абсолютизм разоблаченного барокко». Наверно, искусствовед хотел сказать: стоило прибыть императору с большими батальонами, как все заметили, что король голый.
Ознакомительная версия.
