— Так это девки какие–то устроили? — Отец повернулся ко мне: — Сынок, скажи, кто они. Ты же не виноват!
Я отрицательно покачал головой.
— Жаль. — Следователя мой отказ не смутил. — Тогда советую искать хорошего адвоката. Если окажется, что ваш сын единственный совершеннолетний в банде…
— В банде?! — Мама зажала рот руками и села обратно на стул. Ноги, видно, не держали. А у отца лицо пошло красными пятнами.
— Юрий, ты хоть знаешь, сколько хороший адвокат по умышленным убийствам стоит? Эх, думал тебе «Опель» к сентябрю купить, а ты ради каких–то бандиток…
Рукой махнул, отвернулся. И мне вдруг так обидно стало. «Опель», тот самый, что мы по каталогу смотрели. Красно–оранжевый, трехместный, с двумя пропеллерами. Подумать только, у меня будет собственный винтач! Не будет теперь…
— Умышленное с отягчающими, — добавил масла в огонь следователь. — Так что на ближайшие лет пять вертолет ему не понадобится.
Пять лет?! За какую–то старуху? К обиде добавилась злость. Девки меня попросту подставили, а я их выгораживать должен? С какой радости, если разобраться? Сейлор все равно хотела с крыши прыгать, может, и прыгнет, она ж психованная! Так не одинаково, в тюрьме или на свободе она себе жизнь укоротит?
Я опустил глаза, промямлил:
— Сейлор… то есть, Светлана Мастайкина.
Следователь быстро повернулся ко мне:
— Как? Мастайкина? Ученица лицея, верно?
— Да.
— Молодец, хорошо. А вторая?
Выдавать Марьяшу не хотелось. Лучше, чем она, у меня девчонок не было… Не было, так будут, если в тюрьму не сяду! И вообще, пусть ее папашка отмазывает!
— Мириам Аль–Баради, — еле слышно выдавил из себя.
У отца брови полезли вверх, и опера удивленно переглянулись. А следователь захихикал нервно.
— Дочь вице–мэра?! Очень хорошо! Думаю, вопрос с подпиской о невыезде мы решим незамедлительно.
В наше время судебная машина работает быстро. Недели не прошло, как меня вызвали на оглашение приговора.
Нас провели в небольшую, почти пустую комнату. По одну сторону — информационная панель во всю стену, по другую — дюжина кресел. Я примостился на крайнее, мама и отец — рядом. Больше никого в комнате не было — меня ведь не брали под стражу, и адвоката нанимать не пришлось. Где–то рядом, возможно прямо за стеной, в таких же комнатах сидели Сейлор и Марьяша. Хоть я и убедил себя, что девки сами глупость затеяли, значит, сами и виноваты, что попались, но смотреть в глаза бывшим подругам не хотелось. Следователь пообещал, что и не придется. По крайней мере, ближайшие лет семь.
— Встать, суд идет! — рявкнуло из динамиков.
Родители поспешно вскочили. Разумеется, никакой судья в комнату входить не собирался, — дань традициям. Я тоже нехотя поднялся.
Проиграла бравурная мелодия, стихла. На экране вспыхнула надпись: «Суд приступил к ознакомлению с доводами сторон». Мы вновь сели.
— Не волнуйся, все обойдется. — Мама сжала мне руку. — Следователь обещал.
Я кивнул. Но все равно было как–то муторно. Поскорее бы все закончилось, что ли!
Время тянулось, как резиновое. Где–то там судебная машина изучала предоставленную прокурором и адвокатами информацию, выискивала по базам данных прецеденты, обзванивала присяжных согласно случайно–репрезентативной выборке. Нам оставалось лишь ждать и надеяться. Абсолютно объективная система правосудия, недостижимый идеал для тех времен, когда окончательное решение принимал живой человек, на которого могла повлиять любая непредвиденная случайность — например, чрезмерное скопление газа в кишечнике.
Наконец надпись на экране сменилась: «Приготовиться к оглашению приговора». Мама сразу напряглась, выпрямила спину. Я сглотнул неожиданно подкативший к горлу комок.
«Учитывая активное способствование раскрытию преступления суд приговаривает подсудимого Юрия Акселя (Богдан–Потаповича) к исправительным общественно–полезным работам сроком на три месяца».
— Ура! — Мама вскочила, кинулась мне на шею. Потом они начали обниматься с отцом: — Слава богу, обошлось!
— Еще бы! Следователь врать не станет. — Отец тоже был доволен.
И я улыбнулся. Три месяца мыть общественные сортиры, как последний джумш, — это, конечно, не подарок. Пропало лето, считай. Но ведь не тюрьма! И сколько его, того лета? Зато в сентябре у меня будет собственный винтач. Красно–оранжевый, верткий и быстрый, с широким задним сиденьем, на которое так удобно…
«Местом отбывания наказания назначить, — вспыхнула новая надпись, — летний оздоровительный лагерь для младших школьников. В должности помощника воспитателя. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит».
Улыбка замерзла на моих губах. И весь я будто окоченел от ужаса.
— За что?!!!
Максим Макаренков. Тотальная распродажа
Сухая желтая трава шелестела на обочине шоссе, а дальше вставали сосны, чернел между ними кустарник, и прозрачно синело над дорогой холодное осеннее небо.
Реалист зябко передернул плечами и закурил. Поднял воротник короткого полупальто, нервно с подвыванием зевнул, зажимая сигарету в уголке рта, снова передернул плечами.
Стоял у борта грязно–белого фургона, в котором гудела и пощелкивала аппаратура, и смотрел вниз, на город.
Солнце уже поднималось, но городок еще спал. Странно. Реалист думал, что начаться должно раньше. Но пока все было тихо, на улицах пустота, легкий ветерок треплет какую–то тряпку, бьющуюся в оконном проеме заводского корпуса. Корпус был страшноватенький — давно заброшенный, заросший все той же ломкой травой и полный черной сырой темноты. Реалисту он не нравился, но на картинке в реал–ньюсе смотрелся замечательно и легко монтировался с нужной несущей информацией.
Хлопнула задняя дверь фургона, потягиваясь, вылез в осеннее утро Африканец.
Как всегда — мертвенно–бледный, со спадающими на глаза грязными дредами, тощий, но с выпирающим вперед брюшком, на котором топорщились полы облегающей цветастой рубахи.
Очки с выведенной на них картинкой, к нижней губе прилепилась сигарета без фильтра, в руке — банка наркоэнергетика. Все вместе бесило Реалиста неимоверно, но Африканец был лучшим монтажером реал–ньюсов, работающим на сером и черном рынках. Поговаривали, что он монтировал реалы для любителей молоденьких мальчиков и расчлененки… и заказчики остались довольны. Для Реалиста это было отличной оценкой профессионализма монтажера — порнобизнес всегда был на переднем крае работы с потребилами, их методы изучали все настоящие маркетологи и создатели реал–ньюсов. Правда, признаваться в этом прилюдно для сотрудников серьезных агентств было моветоном. Но Африканец обитал в том слое придонного ила, где профессиональная репутация базировалась только на количестве грамотно реализованных заказов, а кто заказчик — никого не интересовало. Главное — сколько заплатили.
