и сразу осунувшееся лицо и погнал узнать об обеде и попросить у Большухи каких-нибудь тряпок на обтирку. Лутошка с радостью кинулся выполнять приказ.
К радостному изумлению Гаора, Лутошка принёс не что-нибудь, а… газету! Гаор даже остолбенел. А Лутошка, явно не понимая, в чём дело, неуверенно сказал:
— Во, Рыжий, Мать сказала, что тряпок бросовых нет, велела в ларе взять, грит, хозяин их на обтирку пользовал. Пойдёт?
Гаор перевёл дыхание и кивнул.
— Пойдёт, вон, положи пока.
— Ага. И на обед сказали идти уже.
Больше всего Гаору хотелось отправить Лутошку на обед или ещё куда далеко и надолго, а самому закрыться в гараже и читать. Пожелтевшую старую газету. Но… он заставил себя вспомнить, что жрать-то хочется. И вообще… не теряй головы, сержант, прикрой тылы и следи за флангами.
За обедом Красава сразу спросила его, как Лутошка-то?
— Нормально, обвыкнет, — ответил Гаор и усмехнулся, поглядев на всё ещё бледного Лутошку. — Ничего, пацан, это у тебя от запахов, привыкнешь, всё нормально будет.
— Дух в гараже тяжёлый, это верно, — кивнул Сизарь, — как ты, Рыжий, выдерживаешь?
— Привык, — пожал плечами Гаор и добавил: — Бывает и хуже.
— Быват, — согласились с ним.
А Тумак подвел итог.
— Кажин знат, что всяко быват.
Курить на дворе было уже холодно, и Большуха их из кухни гнать не стала. Лутошке курить не дозволялось, но он как подручный у Рыжего остался сидеть с мужиками и слушать их разговоры.
— А заодно и к дыму приучится, — хохотнул Лузга.
Гаор бы лучше время послеобеденного отдыха провёл в гараже, читая газету, но вот так нарушить заведённое он не мог: жить по Уставу его слишком рано и хорошо приучили. Как всеми заведено, так и действуй. Ну, ничего, главное — газета уже в гараже, и есть ларь, где лежат старые газеты, и их можно брать на всякие хозяйственные нужды. А вот чистую бумагу для письма… а аггел, ну и дурак же он! Гаор раздавил крошечный окурок в черепке, который специально для этого ставили мужикам на стол, и встал.
— Мать, а обёрточная бумага где?
— А пошто тебе? — спросила мывшая посуду Жданка.
А Большуха ответила:
— А там же. Всю бумагу, какая не нужна, туда складываем.
— Ага, — кивнул Гаор, проигнорировав вопрос Жданки. — Лутошка, айда. Где ларь-то?
Ларь для газет и ненужной бумаги стоял в коридоре, отделявшем рабскую половину от хозяйской. Длинный, с простой не запирающейся крышкой, что очень понравилось Гаору, внутри он был разгорожен на несколько отделений, по сортам. Гаор с вожделением посмотрел на связки старых газет и журналов и достал большой, сложенный в восемь раз лист почти белой бумаги из-под какой-то давнишней покупки. Хорошо, что Старшая Мать запаслива. Так, и вот этой серой и мятой возьмём. И хватит пока.
Лутошка ничего не понимал, но вопросов не задавал. И только в гараже открыл рот.
— Рыжий, а пошто ты?..
— Обтирать этой будешь, — Гаор дал ему обрывок серой бумаги, — она мягче.
— А…
— Увидишь, — пообещал Гаор. — Всё в дело пойдёт.
Обычно дверь гаража он закрывал, не любит он с неприкрытой спиной работать, но из-за Лутошки — с непривычки пацан и в обморок грохнуться может — оставил её открытой. И теперь, чтоб сделать задуманное, приходилось действовать с оглядкой. А аггел, опять же сам дурак, обысков-то тут нет, чего он приносит из повалуши в гараж или из гаража вынесет, никто не следит. Так что…
Так и вышло. Закончили работу они обычной уборкой. Заодно Лутошка учился мыть пол из шланга.
— Рыжий, — попробовал, правда, Лутошка высказаться, — это ж бабская работа.
— Что?! — изумился Гаор и влепил Лутошке такую оплеуху, что тот отлетел в угол гаража и, больно шлёпнувшись спиной о стену, сполз на пол и остался так сидеть, глядя на Гаора не так даже с ужасом, как с изумлением.
Гаор подошёл и встал над ним.
— Ты мужик или кто? — угрожающе тихо спросил Гаор.
Лутошка ошалело смотрел на него.
— Запомни, — продолжил Гаор, — есть одна бабская работа, что мужику не под силу. Рожать мы не можем. А остальное всё можем. Понял?
Лутошка молча кивнул.
— Тогда вставай и делай, что сказано. Вставай, я тебе не в полную силу вдарил.
Лутошка послушно встал на ноги.
Убрав в гараже и подготовив всё на завтра, чтоб если что, обе машины хоть сейчас на выезд, а если нет, то тоже есть чем заняться, Гаор взял газету и белую бумагу, выключил свет, и они пошли через двор к рабской кухне. Лутошка, шмыгая носом, плёлся за Гаором, не смея ни жаловаться, ни, тем более, протестовать.
Как все, разувшись у входа, Гаор прошёл в свою повалушу, положил газету и бумагу на тумбочку и вернулся на кухню, где Лутошка отмывался у рукомойника. Видно, он уже пожаловался Красаве, потому что та встретила Гаора сердито поджатыми губами. Он улыбнулся ей, уже зная, что и как скажет, если зайдёт речь о том, что он избил Лутошку, хотя и не считал свою оплеуху чрезмерным наказанием.
Мылся он, как всегда, долго и тщательно, отмывая въевшиеся в ладони масло и смазку. И как всегда Большуха его не торопила.
— Чо, Лутошка, — начал, к его удивлению, Сивко, — схлопотал?
— Это за что ты его так, Рыжий? — спросил Тумак.
«Ну, как всегда, — усмехнулся про себя Гаор, — все уже всё знают».
— За дело, — спокойно ответил он. — Чтоб на всю оставшуюся жизнь запомнил.
— Дитё он, — не выдержала Красава, — тебя-то небось…
— Меня не так ещё били, — перебил он её. — Нет, Мать, кто знает, что и как там будет, всё надо уметь.
— Так, — вдруг сказал Джадд. — Много уметь — долго жить.
— Точно, — обрадовался поддержке Гаор.
— Да не об том речь, — возразила Красава. — Учиться надоть, а бить-то так зачем?
— Мастер завсегда с-под-руки учит, — заступился за Гаора и Тумак.
— Не нами заведено, — кивнула Нянька, — не нам и менять.
И Красава замолчала, ограничившись тем, что всё мясо из своей миски выбрала и Лутошке переложила.
После ужина Гаор сходил в повалушу за белой бумагой, ножом и мешочком, в котором по-солдатски держал нитки и иголку, и сел к общему столу мастерить тетрадь и прописи. Мужики, оставшиеся за столом покурить и потрепаться, переглянулись. Удивились и пристраивавшиеся тут же с разным хозяйственным рукоделием женщины.
— Ух, ты, — высказался за всех Тумак. — Это чего ж такое?
— Тетрадь будет, — весело ответил Гаор. — Буду Лутошку грамоте учить.
Его заявление вызвало недоумённую и даже чуть испуганную тишину.
— Это как? — наконец выговорил Сизарь.
— А просто, — ответил Гаор.
Он говорил, не поднимая
