попасть, две недели гулял по межсознанью.
Тараканы переглянулись. Две недели без человеческого сознания для их брата смерти подобны! В глазах блеснуло сочувствие и уважение.
– Хочешь, тебе на балконе поставим? – Жоржик кивнул на букет.
– Романтик ты наш, – фыркнул Гоша. – Дитё малое.
– Я, Гоша, как раз таракан своих лет. Это ты – словно дед старый.
– Да, букет на балконе – это прекрасно, – сонно пробормотал Грегори. – Буду спать и нюхать.
Он повернулся на бок и мгновенно отключился.
Но отдохнуть усталому путнику не дали. Долгожданный сон очень скоро прогнали жалобные поскуливания. Таракан протёр глаза, выполз в комнату и увидел душераздирающую картину – Гоша сидел на диване, запрокинув голову к потолку, обхватив себя всеми шестью лапами, и жалобно завывал. Жоржик бегал вокруг него, тряся усами и лопоча слова утешения, но сделать ничего не мог.
– Что стряслось у вас?! – рявкнул Грегори, да так, что оба на миг застыли и умолкли.
– Владетеля нашего ломает, – Жоржик покосился на товарища. – Тяжело человеку жить с таким, как…
– Ой, несчастный я тарака-а-ан, – вновь заскулил Гоша, – ой, зачем я на свет уроди-и-ился…
– Стоп! Давайте по порядку. Ты у нас типа Ромео, а собрат твой – кто? Я из прошлого разговора толком и не понял…
– Да как тебе сказать. Большой любитель родной земли он.
– Родину свою люблю. И владетель мой любит! И детей он любит. А сейчас сидит – и душу наизнанку выворачивает. И свою, и мою. Ой, как же бо-о-ольно-о-о-о.
– Любит родину и детей, – пробормотал Грегори, оглядываясь. – А где же третий?
– Кто?
– Ну, детолюб.
– Что ты, – рассмеялся Жоржик, – разве же любовь к детям – это странность?
– А к родине, значит… Кхм-кхм, – Грегори поскрёб затылок. – Весело у вас.
Спустя полчаса он не без труда собрал воедино картинку. Владетель их сразу после университета устроился в журнал «Под микроскопом», в рубрику «Жизнь города». Социальную тематику выбрал, наивно веря в пресловутую «четвёртую власть», и вот уже полгода как усиленно старается повлиять своими статьями хоть на что-нибудь в этой стране. Или – хотя бы в родном Киеве. Пока получается не очень. Статьей о детдомовской акции Георгий безумно гордился, а теперь вынужден «превращать её в дерьмо собачье, вырезая каждое слово, будто ножом по яйцам».
– Не совсем понял последней фразы, – медленно проговорил Грегори. – Но, кажется, я знаю, что делать. Статью мы, конечно, не спасём, но души ваши немного подлечим.
* * *
– Та не парься ты, Жорка! – Серёга, университетский товарищ, хлопнул по плечу. – Бери с меня пример! Почему, думаешь, я на «знаменитостей» пошел? Потому что эти сраные звездульки на интервью пальцы гнут и пургу городят, но от их пурги никому ни горячо, ни холодно. Пипл хавает, мочится кипятком на фотки – и прекрасно. Пипл опускается ниже плинтуса, и я иду за ним, и не я один, потому что за это платят. И душу при этом не вынимают. А на твоей «социалке»… Кстати, о нашей общей статье. Думаю, её тебе тоже не дадут опубликовать. Так что, плюнь, наверное. Мы всем домом подписи собрали, в горисполком отнесли, думаю, обойдётся.
– Нет уж! Из-за одной зарубленной статьи я лапки не сложу. И тем более, не позволю, чтобы развалили дом моего друга.
– Борец ты наш за справедливость… Я тебе тоже как друг скажу: бросай ты свою социалку. Всё равно правду не сможешь писать, а только то, что продиктуют мешки с баблом.
Он отхлебнул пива, грохнул кружкой о хлипкий стол холодной забегаловки.
– К слову, о бабле! Смотри – есть и светлый момент. Двойной гонорар! Пропьём его с размахом, а?
– Нет. Не пропьём.
– Да шучу я. Сам пропьёшь. Или купишь себе что-нибудь.
– Не куплю, – он посмотрел за окно, за грязным стеклом кружились снежинки, невысокий мужчина тащил огромную ёлку, двое детишек весело носились рядом. – В детский дом отнесу. Хоть так заглажу… Директор, Евгения Михайловна, ведь на мою статью рассчитывала…
Сказал, и сразу легче на душе стало.
В детский дом поехал под Киевом, не дожидаясь гонорара – хотел объяснить всё до выхода статьи. По дороге пришлось заскочить на презентацию продукции хлебзавода «Пампушка». Георгий жевал кусочки хлеба с сыром, сладкие булочки с изюмом, корицей и прочим, запивал горячим чаем и не чувствовал вкуса. Все мысли были в детдоме. Хорошо Гавринской, она честь спонсора отстояла и довольна. А ему – людям в глаза смотреть.
– Понравилось вам? – пухлая тётечка средних лет схватила за руку у самого порога.
А он, наивный, думал, что незаметно ускользнул.
– Да, очень, – кивок, улыбка. – Спасибо. Мне уже пора.
– Постойте ровно три секундочки! – запищала тётечка. – Нельзя же уходить с пустыми ручками. Что вам больше всего у нас понравилось?
Георгий лихорадочно вспоминал, чем же его угощали?
– Э-э-э… Булочки с этой… с корицей! Я их люблю.
– Вот и славненько! Вот и замечательно! – тётенька метнулась к столу, заваленному всевозможными хлебами, и через миг вернулась с пакетом в руках. – Держите! Вы же напишете, что наш хлебзаводик – самый лучший в городе?
– Именно так и напишем. Хлебзаводик.
– Ждем с нетерпеньицем материальчик. Хорошего вам денёчка. До свиданьица!
И упорхнула. Георгий заглянул в пакет. Десяток свежих булок пахнули в лицо корицей. Отлично. Будет, чем сирот угостить…
Евгения Михайловна, высокая женщина с гордой сединой, встретила его радушно. Но по мере того, как журналист говорил, становилась всё мрачнее. Углублялась складочка на лбу, таял блеск в глазах.
– Понятно, – наконец сказала она.
Встала, отвернулась к окну.
Разговор окончен, стало быть. И неважно, как сам журналист болеет душой и за статью, и за сирот, и за страну, в которой эти сироты оказались если не на последнем месте, то где-то около. Для директора детдома – он чужак, обманщик, как и все остальные.
И вдруг – что-то изменилось. Женщина у окна приподняла голову, расправила плечи, прислушалась к чему-то…
* * *
– Эй, Жоржик! Жорж, где тебя носит? – под недоумённые взгляды таракана-патриота Грегори метался по квартире, заглядывал во все кладовки, под кровать, под стол, за батарею и даже в вазу. После чего внимательно исследовал сложную конструкцию из цветов, свисавших с люстры до пола, но и там не обнаружил романтика.
– В дружественных сознаниях он бродит. Новые разновидности флоры разыскивает, – объяснил Гоша.
– А чтоб его…
– Не скажи. К счастью, он там же где-то и свои букеты оставляет на хранение, иначе – представляешь, во что бы квартира превратилась?
Грегори попытался представить, но в это время пропажа материализовалась на пороге.
– О! – Грегори бросился к Жоржику. – Хватай
