Ознакомительная версия.
Только когда начало светать, Маран остановился и стал оглядываться. Далеко впереди неясно маячили холмы. В пустынной степи вокруг не было ни одного дерева, ни единого кустика, только тускло-желтая трава, мокрая от ночного дождя.
— Даже до подножия холмов отсюда ехать добрых полдня, — заметил Дан. — А потом еще в гору.
— Считай, день, — согласился Маран.
— Я думал, мы доберемся быстрее.
— Пришлось сделать большой крюк. Мы выбрались с обратной стороны становища, надо было объезжать.
— Пить хочется, — вздохнул Дан.
— Это полбеды. Хуже другое. Можем встретиться с кучей народу, степь не холмы, хотя и в холмах, видишь, они до тебя добрались. Я уже не говорю о том, что они могут нас догнать, если сообразят ехать к озеру напрямик.
— Так не лучше ли?..
— Лучше. Черт с ней, с посадкой на Глелле! — И Маран позвал: — Эвальд! Эвальд! Как у тебя? — Потом, после паузы. — Отлично. Будем на месте через час.
Дан, не успевший включить «ком», поинтересовался:
— Значит, Эвальд закончил ремонт?
— Закончил.
— А где оно, это место?
— Там, — сказал Маран, взглянув на компас, и махнул рукой на восток.
— Так ты с ним заранее обговорил?
— Разумеется. Я же знал, где ты, и имел карту местности. Ты, Дан, иногда задаешь совершенно удивительные вопросы. Должен ли я понимать так, что на моем месте ты ни о чем договариваться не стал бы, а рванул бы на ура?
Я на твоем месте однажды уже был, чуть не сказал Дан, вспомнив Палевую, но не то что договориться, даже «рвануть на ура» не сумел или не сообразил, а позволил усадить себя в орбитолет и увезти наверх, а потом на Землю, чуть не сказал, но сдержался, знал, что Маран в очередной раз начнет убеждать его, что он не виноват, что ситуация была иная, командир другой, потому не стал зря болтать, а насупился и промолчал.
— Ладно, поехали, — сказал Маран и повернул каота на восток.
Над холмами появилось золотое сияние, мокрая трава заискрилась, засверкала, как хрустальная. Некоторое время Дан молча любовался рассветом, но потом его мысли вернулись к ночному приключению, в конце концов он не удержался и заметил:
— Удивительная эта Каси. Личность.
— Она одна из самых незаурядных женщин, которых я когда-либо встречал, — сказал Маран, и Дан понял, что так оно и есть. Бедная безответная маленькая Гениса уже стала тускнеть в его памяти, а Каси он вряд ли забудет так скоро, скорее всего, будет время от времени вспоминать, как очаровательную людоедку Ат, пусть и смотрел на обеих со стороны…
— Как она сказала? «Я буду служанкой у твоей жены»?
— Уж не думаешь ли ты, что это проявление крайнего смирения и самопожертвования? — усмехнулся Маран. — Нет, дорогой мой, Каси не из таких. Здешние служанки играют не совсем ту роль, какую ты себе представляешь. Не забудь, что местная семья функционирует в ином режиме. Служанки нередко берут на себя то, что наши с тобой жены никому не доверят.
— Ты имеешь в виду постель? — спросил Дан, и когда Маран кивнул, присвистнул. — Ну дает! Вот и ублажай их по полной программе! — Он заметил, что Маран помрачнел, и сказал успокаивающе: — Ничего не поделаешь, решался вопрос наших жизней.
— Жизнью еще рискнуть можно, — вздохнул Маран. — Но она сама ко мне подошла и, можно сказать, предложила себя. Пусть и с подачи Бетлоана, однако вполне искренне.
— Но тут не Бакния, — возразил Дан.
— Да. Но я-то бакн.
— Кто это знает?
— Я знаю.
Дан фыркнул.
— Тогда не жалуйся.
— Я разве жалуюсь, — сказал Маран печально. — Я просто ищу выход из этого дурацкого положения.
— Выхода у тебя нет, — сообщил Дан. — Или ты меняешь свои реакции и рефлексы, что, как я понимаю, невозможно, или продолжаешь услаждать всех, кто от тебя этого потребует. А если ты хочешь, чтоб к тебе не лезли, так это дохлый номер.
— Почему?
— Я вижу, ты опять давно не заглядывал в зеркало.
Маран промолчал.
— Ника утверждает, что ты красив, как бог, — продолжил Дан ехидно.
— Какой еще бог?
— Античный, я думаю. Христианский для подобного сравнения староват. Как и ваш Создатель.
— Иди к черту! — рассердился Маран. И мстительно добавил: — Ты и сам, кстати, далеко не урод.
Дан рассмеялся. Настроение у него поднималось вместе с солнцем.
— А красиво здесь, — сказал он, окидывая взглядом колышущиеся от легкого ветерка травы, простиравшиеся до неблизкого горизонта. — Отличный мир. Плодородная земля, чистая вода, свежий воздух. Так и хочется основать колонию. Обидно, что кто-то сделал это за нас.
— Обидно? — переспросил Маран. — Обидно, что человечеству подарили подобный мир, а человеки не нашли ничего лучше, чем продолжать жить в нем так же бездарно и бестолково, как на Земле. Или откуда они там. И ни шагу вперед. Назад еще может быть.
— Ничего, — сказал Дан бодро. — Теперь все сдвинется.
— И кто же из нас идеалист? — спросил Маран.
— Ну… В любом случае… Feci quod potui…
— Да. И посмотрим, что за это factio мы схлопочем на Земле.
Можно там просто не говорить лишнего, подумал Дан, но предлагать этого Марану не стал, знал, что бесполезно.
— Ничего, — продолжил тот, — если меня уволят, я возьму Наи и уеду с ней… — Дан полагал, что он скажет «на Торену», но Маран сказал: — на какой-нибудь остров, и ты меня не увидишь очень долго… — теперь Дан ожидал, что услышит нечто вроде «годик-другой», но Маран серьезно завершил: — Месяца два или даже три. — И Дан подумал, что и этого совсем не мало.
— Ну уж и уволят, — сказал он. — Что мы такого, в конце концов, сделали? Помогли выиграть одно несчастное сражение, так у них этих потасовок в день по десятку.
— Ты недалек от истины. Возможно, я допустил ошибку и следовало делать совсем другое.
— Что?
— Научить их держать слово.
Дан протяжно свистнул.
— Исключено. На то, чтобы европейские варвары превратились в рыцарей, ушло лет семьсот… Смотри, летит!
Они подняли головы, всматриваясь в серебряную искорку, скользящую по зеленому небу, потом, не сговариваясь, погнали каотов во весь опор.
Часть вторая
ВТОРАЯ ГАММЫ ВОДОЛЕЯ
— Дан! — услышал он голос Ники. — Дан!
— Ну что там? — проворчал он, скорее, впрочем, довольный, что его оторвали от книги. А точнее, мерзкой, тупой книжонки, черт его попутал прихватить с собой современный роман, автору которого сказать было абсолютно нечего, но называться писателем хотелось, и он на пяти сотнях страниц живописал всякие физиологические отправления, самым эстетичным из которых оказался единственный гетеросексуальный половой акт, затерявшийся среди тысячи всевозможных извращений.
Ознакомительная версия.
