— Кто в меня стрелял?
— Плохие люди, — невольно бросила взгляд на лежавший на волокуше чехол с винтовкой. Кольнула болью мысль об убитом парнишке, и больше ничего рассказывать не захотелось. — Тут не было… ничего личного. Просто ты мужчина, вот они и решили, что тебя надо убить первым — со мной справиться будет легче.
— Значит, нам грозит опасность? Они могут вернуться?
— Нет, — угрюмо поморщилась Лесли. — Они не вернутся.
— А кто они такие?
— Джед, — она сердито мотнула головой, — сейчас не время об этом говорить. Я устала, а у меня еще много работы. Дай мне поесть спокойно.
— Извини… Да, конечно… Извини, — в знак раскаяния он подвинул поближе к ней миску с мясом.
На некоторое время на стоянке воцарилось молчание. Подошла Ала. Лесли сунула кусочек жареного мяса и ей. Подумала, что с расспросами, кажется, покончено — наконец-то, она от них устала больше, чем от разделки мяса! — когда Джедай не выдержал:
— А можно, я еще спрошу… про другое?
«А можно, я тебе на башку эту миску надену?!» — мысленно огрызнулась она. Вслух говорить ничего не стала — бесполезно, похоже, его можно унять только пристукнув.
— Куда мы дальше пойдем? — не дожидаясь ответа, продолжал он.
— К озеру. Это милях в восьмидесяти отсюда. Там мы остановимся недели на две — я хочу травы и листья пособирать, ягод насушить, — Лесли невольно представила себе, как увидит с вершины холма серебристый отблеск — отражение неба, как пробежит по траве и зайдет в воду прямо в одежде, как будет плескаться, смывая с лица пот, а потом лежать на песчаном берегу — долго-долго, и смотреть в небо… И вернулась к действительности, заметив, что Джедай удивленно уставился на нее.
— Эй, ты чего так смотришь? Я что, сажей испачкалась? — потерла уголок рта. — Где? Здесь?
— Да нет… — он на миг замялся. — Я просто еще ни разу не видел, как ты улыбаешься.
Из оврага они ушли через десять дней. Но еще раньше перебрались к тому озерцу, где Лесли добывала дрова — разбросанные по осыпи куски древесины уже высохли, и проще было перейти к ним, чем таскать их на стоянку.
Заодно она убедилась, что на долгие переходы Джедай еще не способен — к концу пути он еле двигался. Но когда она сказала: «Постой! Давай я волокушу потащу, а ты так иди!» — яростно зыркнул на нее глазами, будто она предложила нечто несусветное, и из последних сил прибавил шагу.
Словом, проявил типичный дурацкий мужской гонор. Результат был вполне ожидаемый: снова вскрывшаяся рана у него на заднице.
В тот же вечер они впервые поссорились. Как ни смешно, из-за такой чепухи, как гремучки.
Обычно, когда Лесли шла по пустыне, то поглядывала по сторонам и прислушивалась, не обнаружил ли кто-то из собак гремучку. Услышав призывный лай, подходила, убивала змею выстрелом из арбалета и кидала в вещмешок. Позже, на стоянке, снимала с добытых за день змей шкурки (обычно их набиралось две-три), просаливала их и вешала сушиться. А мясо резала на куски — часть шла на ужин им с Джедаем, остальное — собакам.
Вот и в этот раз, стоя на запруде, она принялась свежевать добытую по дороге гремучку — одну, зато крупную.
Джедай подошел и с заметным отвращением ткнул в змею пальцем:
— Это что такое?!
— Мясо, — объяснила Лесли.
— Собакам?
— Собакам, нам — всем.
— Ты хочешь сказать, что мы это будем есть? — брезгливо переспросил он.
— Да, разумеется.
— Я эту гадость есть не буду! Какого черта — у нас же есть вяленое мясо!
— Значит, так, — медленно закипая, Лесли положила гремучку и встала. — Я хочу, чтобы ты запомнил две вещи. Первая: здесь не до разносолов; есть еда — свежее, хорошее мясо — и нечего привередничать. И вторая: ты этим мясом уже четыре месяца питаешься, и ничего, не помер. Между прочим, на прошлой неделе целую миску съел и не поперхнулся.
— Я не знал, что это такое, — буркнул он.
— Ну и что? — спросила она.
Сердито засопев, Джедай развернулся, отошел и лег на свое одеяло. Несколько раз Лесли украдкой оглядывалась — лицо у него было мрачное.
Обиделся? Возможно. Она еще никогда не разговаривала с ним так резко. Но другого выхода не было, капризы следовало пресечь сразу, на корню, а то завтра он потребует, чтобы она готовила ему котлеты де-воляй! (Что это такое, Лесли не знала, но мама, когда она в детстве капризничала с едой, порой говорила: «Может, тебе еще котлеты де-воляй подавай?!»)
На ужин она сделала похлебку; специально высыпала в нее побольше сушеного лука, добавила базилика — аромат получился до небес. Сняла котелок с огня, поставила остужаться. Собаки придвинулись к костру — может, остатки будут?
«Может, и будут», — мысленно посулила Лесли. Если этот угрюмый тип, который смотрит куда угодно, только не на нее, откажется сейчас есть, то на его порцию здесь быстро найдутся желающие!
Но сам он точно не подойдет, придется позвать…
Она обернулась:
— Джед, иди ужинать, — сердце екнуло: а ну как действительно откажется? Разносолов ему не будет, она свое слово держит, но нельзя допустить и чтобы он ослабел от голода!
Но Джедай словно только того и ждал — тут же подошел и, скособочившись на здоровую ягодицу, присел у костра. Лесли протянула ему миску с похлебкой.
Первый глоток он попробовал с опаской, но потом заработал ложкой как заведенный. Прервался только чтобы восхищенно протянуть:
— Вкусно-то ка-ак!
Лесли приняла это как попытку помириться и скромно кивнула:
— Да, неплохо удалась! — добавила, в свою очередь протягивая «ветвь мира»: — Скоро мы до озера доберемся, там вволю рыбы наедимся. Ты рыбу любишь?
— Да, — не задумываясь, ответил он и растерянно поднял голову. Добавил неуверенно: — То есть, кажется, да… не помню…
Настоящего названия этого озера Лесли не знала и прозвала его Окуневым, потому что как-то за день выловила там восемьдесят семь окуней. Сравнительно небольшое, всего мили три в длину, оно казалось больше из-за изрезавших его берега заводей и бухточек; холмистые берега изобиловали зарослями ежевики, в лесу у южной оконечности озера водились олени.
Словом, рай да и только, особенно в августе, когда и малина, и ежевика, и черника уже налились сладким соком и словно ждали, что их кто-нибудь соберет.
Одно было неприятно — дожди. В это время года они моросили здесь чуть ли не через день, так что, добравшись до озера, первым делом обычно приходилось строить шалаш, чтобы и вещи было где хранить, и самой спать.
