— Развяжите им руки, — распорядился Гриот.
Это было выполнено, и теперь беженцы могли сами держать миски.
— Выдайте им одеяла, — сказал Гриот.
— Господин капитан, — ответил один из солдат, — одеял не хватает.
— Тогда сотките еще, — велел Гриот.
— Нам нужно будет отправиться для этого в поход, господин. У нас больше нет шерсти.
Данн стал заходить в хижины, которые были построены еще до того, как в Центре начали испытывать недостаток места. Эти хижины стояли на большом расстоянии друг от друга и имели широкие окна. Потом, с появлением все большего количества беженцев, хижины пришлось строить плотнее. А самые новые постройки — между обрывом и болотами по обе стороны дороги, ведущей на восток, — уже представляли собой длинные времянки с дверями через каждые несколько шагов. Внутри них было темно, воздух спертый. Хотя день был еще в самом разгаре, во многих помещениях тускло горели лампы на рыбьем жире. Повсюду лежали или сидели солдаты, играющие в азартные игры. Дальше, за времянками, пришедшие в последние дни беженцы сидели прямо на сырой земле, под открытым небом; в их распоряжении пока что имелись только красные одеяла и тростниковые маты.
Данн молча обходил лагерь. Гриот следовал за ним, сгорая со стыда, не смея вымолвить ни слова. Он-то думал, что, по крайней мере, каждый, пришедший в лагерь, нашел свое место в общем строю. Али прошел к краю обрыва и посмотрел вниз. Данн присоединился к нему. И Рафф тоже.
Гриот отлично знал, что они там видят. Внизу, на каждом выступе и более-менее пологом участке склона, лепились жалкие навесы и загородки из тростника.
Гриот знал об этих изобретательных попытках беженцев обустроиться, но не делал ничего, чтобы положить им конец. Данн рассердился и заявил Гриоту:
— Это недопустимо, капитан.
— Да, я согласен, — признал Гриот.
Данн сказал:
— Гриот, отныне мы больше не примем в наш лагерь ни единого беженца.
— Но, господин, куда же им деваться?
— Они пойдут дальше, в Тундру, возможно, доберутся до Билмы. Или найдут приют на ферме.
— Но в таком случае Кайра сделает их частью своей армии.
— Да, Гриот, скорее всего так и будет. И она станет кормить и одевать их.
— Господин, а ты не боишься, что Кайра направит свою армию против Центра? Против тебя? Или такое невозможно?
— Да нет, Гриот, думаю, что она так и сделает.
— Господин, все эти люди говорят одно и то же: почему нам приходится сидеть здесь на ветру, под проливным дождем, когда в Центре столько пустых помещений?
— Так они говорят? Надеюсь, что ты, Гриот, объясняешь людям, в чем причина. Если одни из них будут жить в Центре, а другие снаружи, то первые решат, что они лучше вторых, и не успеем мы оглянуться, как беженцы станут воевать друг с другом. Не так ли, Али?
— Да, это верно.
— Такова уж человеческая природа, — сказал Данн мрачно, но так, будто эта мысль доставляла ему удовольствие. — Мы боремся с человеческой природой, Гриот.
— Да, господин.
— Не так ли, Али?
— Да, господин.
— Итак, Гриот, расставь солдат там, где заканчиваются времянки, и отправляй прочь всех до единого беженцев, которые будут приходить в Центр. Скажи, что у нас больше места нет, но что в нескольких днях пути по дороге на запад они найдут очаровательную женщину по имени Кайра, которая сделает их своими солдатами. — В голосе его звучало веселье, и, закончив говорить, он рассмеялся. Гриот и Али наблюдали за ним без смеха.
Затем Данн ушел. На прощание он сказал (уже отвернувшись от Гриота):
— Я отдал тебе приказ, капитан Гриот. Ты это понял? Больше ни единого человека. Всё!
Поскольку Данн двинулся по направлению к Центру, Али пошел за ним следом. Вскоре оба скрылись из виду.
А Гриот остался стоять на краю обрыва, глядя вниз на самодельные хибарки и навесы. Где-то плакал младенец. Гриот подумал, что раньше Данн ни разу не приказывал ему, когда речь шла об организации армии. Приказ этот вызвал у Гриота смешанные чувства. Данн наконец признал то, что давно необходимо было признать, — огромную работу, проведенную Гриотом. Но сделал он это в форме критики, и критики суровой. Гриоту было жаль себя. «Все это, конечно, правильно, — думал он, — но Данн снова оставляет меня одного разбираться с этим…» Он повернулся и увидел несчастных новичков, примостившихся под ненадежными навесами из красных одеял, уже отяжелевших от дождя. И он пошел заниматься делами, подзывая по пути солдат.
Гриоту нужно было сделать распоряжения. Он полностью сосредоточился на этом, отдав необходимые приказания, что означало: вскоре все эти самодельные постройки снесут и людям придется уходить.
Затем Гриот вернулся на учебный плац, где все еще сидели на корточках доставленные утром беженцы и болтали с солдатами. Выглядели они уже гораздо лучше. Они напоминали растения, которые после долгой засухи наконец полили.
Гриот сказал солдатам, что они должны установить кухню — там, где заканчиваются жилые постройки, и что, если появятся новые беженцы, их нужно будет накормить супом, выдать каждому по буханке хлеба и отправить восвояси.
Гриот думал о том, сколько раз ему приходилось шагать, или бежать, или брести — ради того, чтобы выжить, чтобы найти еду, найти воду… Хорошо хоть в этих краях люди не мучаются от жажды. Он велел гнать людей прочь, а ведь они, возможно, шли уже очень долго… сколько? Иногда Гриот и сам не мог сказать, как давно он уже шел или бежал; состояние вечного голода стало настолько привычным, что он не мог вспомнить, когда последний раз был сыт. Если Данн прав (а разве он может ошибаться?), тогда он, Гриот, должен прогонять людей и тем самым обрекать их, во всяком случае некоторых из них, на смерть. И в то же время Гриот слышал — как эхо — плач младенца в хлипкой постройке из тростника, которая могла обрушиться вниз по склону при первом же сильном порыве ветра или от падающего камня… Плачущий ребенок… да, в ту давнюю ночь пожара и сражения тоже плакали малыши, и так было на всех войнах, в которых участвовал Гриот, и на всех войнах вообще. И каждый плачущий младенец как будто просил: «Помни меня… помни меня…»
Гриот сидел за столом в большом зале, а в нескольких шагах от него устроились Данн и Али, поглощенные, как обычно, беседой, окруженные стопками из тростниковых листков. Вдвоем они изучали эти листки, разбирали непонятные — для Гриота — строчки из значков и закорючек, и часто к ним подходили солдаты от других столов с еще одной тростниковой страничкой и клали ее на стол с улыбкой или наклонялись, чтобы показать и объяснить новое открытие, сделанное ими.
