Лев Аскеров - Приговоренные

Ознакомительная версия.

— Нет! Нет! Так несправедливо. Не по-людски, — отпрянула она от подарка.

— Может быть, — не стал спорить он. — Но я люблю тебя. Такой Чаруши в моем мире — нет… А ты… — он запнулся, — Ты, любишь меня?

— Не знаю… Наверное… Ты для меня такой родной…

— Я хочу тебя в жены, — сказал он.

— Прямо так сразу, — невпопад пролепетала она.

— Можно не сразу, — засмеялся Ведун. — Но, пока ты не решишь, одевайся в мои платья.

— О, Ведун, — застонала Чаруша. — Ты мне даришь молодость… А во мне — нет радости.

— Почему?

— А буду ли я счастлива?

— Будешь. Я все сделаю для этого, — самоуверенно заявил Строптивый.

— Ты всего лишь Ведун, мой милый, — сказала она и побежала домой.

Как он был самонадеян! И как была права она, непостижимым чутьем проникнув в свое и его недалекое будущее, думал он, вспоминая день за днем их шальной и безбрежной любви. Но Бог свидетель, он делал все, чтобы она была счастлива. Он показал ей мир. И как он был горд собой, когда в радуге брызг зависнув над Великим водопадом Земли, Чаруша сквозь вселенский грохот воды, прокричала:

— Я счастлива, Ведун.

Она любила Ведуна до беспамятства. И потому слушала его. И одевала его платья. И настало время, оно спасло ее.

… Третий день в недрах что-то гудело, топталось и недовольно ворчало. Земля покачивалась, как вода в до краев наполненном ведре. С ней вместе покачивалась их лачуга и все их небольшое поселение, состоящее из ста сорока дворов.

«У слонов спины чешутся, — объяснял ей брат, — Немного потрутся и успокоятся. Все будет хорошо. Не бойся».

«Я не боюсь», — выдавив из себя бодрую улыбку сказала Ева.

И хотя она знала, что слоны, на которых держится Земля в конце концов утихомирятся, на душе все равно было тревожно. И жутко было. Наверное не от этого зловещего покачивания, а потому что до сих пор нет родителей. Без них ей так неуютно. Адаму тоже страшно. Он делает вид, что ему все нипочем. Он тоже ждет их…

Пошла двенадцатая ночь, как родители уехали в Вавилон, на ярмарку. Нагрузили повозку горшками, амфорами и кувшинами, что сделали за последний месяц, и укатили. Обещали вернуться через семь ночей, а их все нет да нет. Брат уверял, что сегодня они приедут обязательно. И Ева то и дело выбегала за ворота. Выглядывала их.

Дорога едва виднеется. На ней — никого. По пустырю ветер мечет странные тени. Воют сбежавшие от людских жилищ собаки. Вздыбив шерсть, несутся, жутко мяукая, кошки. В стойлах бьют копытами и дико ржут лошади. По швам трещит сарай, где, бодая стены мычат коровы. Отчаянно, пытаясь вырваться из загонов, верещат овцы, да козы. В курятнике невообразимый гвалт… Вся живность словно взбесилась. Кругом истошный визг, выворачивающий душу вой и вопли… Еву охватывает жуткий страх. Она забивается в угол. Ей холодно. Кожа покрывается пупырышками…

Ева снова выглядывает наружу. По мглистому проселку ковыляет повозка. В силуэтах людских фигурок она узнает отца с матерью. Выбиваясь из сил, они тащат под уздцы упирающихся и взбрыкивающих лошадей. Она бросается в дом, чтобы сообщить об этом Адаму. Брата в комнате нет. По открытому люку, ведущему в подвал, она догадывается — спустился за вином.

«Адам, наши едут. Надо помочь», — кричит она в проем погреба и снова стремглав выбегает наружу.

Ева вприпрыжку бежит на дорогу. Навстечу родителям. Помочь им. Резкий порыв ветра, по-разбойничьи гикнув, бросает в нее, вперемешку с песком и мелкими камушками, связку веток с растерзанных им деревьев. Ева падает. В плече резкая боль. Стальной обруч давит грудь и горло. Из широко открытого рта вместо крика вырывается жалкий писк. Превозмогая боль, она поднимается.

Повозка почти рядом. Ева видит маму. Ее лицо в кровь иссечено несущимся по ветру острым песком. Лица отца она не видит. Набычившись, он толкает кузов повозки вперед. И тут позади него, глухо взорвавшись, разверзывается каменистая твердь. Повозка вместе с лошадьми и родителями срываются в дымный зев раступившегося проселка…

Земля вздыбливается и волной, самой настоящей высокой волной, катится в сторону Евы. Вот она поднимает ее на горб, и почти тотчас же сбрасывает под ноги другой, уже вставшей на дыбы, волны. Она поднимает Еву и, кувыркая вместе с массой земли, несет назад, к поселению… Платье, подарок Ведуна, разбрасывая зеленые искры, рвется по швам.

— Ведун! Миленький, где ты?! Помоги!..

Бесновато пляшущий и визжащий ветер вдруг смолкает. Словно испугался этих слов. Но это было какое-то мгновение. А потом еще безумней затопал, завыл, завертелся и поднял кучу песка. Чаруша еще видит, как поперек поселка, треснув, земля раступается и высокая зыбь смахивает в разинутую пасть недр все что в нем имелось… Но не видит уже, как земляной вал, перемоловший в чреве своем городище, вскидывает ее на загривок, а потом бросает под ноги другим, набегавшим. И тут большая птица с явными человеческими очертаниями, подхватывает гибнущую за талию и взмывает вверх…

То был Мастер Верный.

Верный в лаборатории оставался один. Товарищи два дня как улетели на ВКМ, на доклад к Верховному Координатору.

Приборы еще утром показали сейсмическую опасность. Спустившись к соседям он предупредил их о надвигающейся катастрофе и постарался внушить им животный страх. Но люди есть люди. Они животные по биологии, но не по разуму. Не в ладах у них одно с другим. У разума есть могучий аргумент: «Авось, обойдется». Тем более у них крепкие, по их понятиям, дома. И как бросить хозяйство? Куда податься? И все-таки повозок пять-шесть ушло. Уходили под смех и улюлюкание оставшихся сородичей.

Светопреставление началось поздним вечером. Верный смотрел кристалл с прямой трансляцией концерта из ВКМ и одним глазом следил за индикатором сейсмоаппаратуры. Кристалл, вмонтированный в них, добросовестно записывал шумы сдвигающихся пластов недр… И вдруг сквозь треск и грохот разломов он явственно услышал душераздирающий человеческий вопль. Он был слаб, но четок. Кричала женщина.

«Ведун, милый! Где ты?! Помоги!.».

Верный аж подпрыгнул. На их волне призывный голос гибнущего человека. «Значит, наша!.. Быть того не может!.». — молнией промелькнуло в нем, но быстрее молнии сработал инстинкт — «Спаси!» И Мастер ринулся в кромешную мглу катастрофы… Уже выхватив девушку из под набегающего на нее земляного вала, он понял причину, почему их аппаратура запеленговала ее. Секрет таился в надетом на нее платье, которое по швам было прострочено нитью времени. И, очевидно, когда оно рвалось, нити замкнулись на волнах их времени. И счастье ее, что она крикнула именно в этот момент.

Ознакомительная версия.