— Теперь остановитесь. Теперь снова. Стоп. Снова. Теперь я смогу затащить вас на валежник. Да, подтянитесь на руках. Не пытайтесь встать, просто лежите. Теперь отдохните. Через минуту вы взберетесь на твердое место. Отдохните. Теперь карабкайтесь. Дайте мне руку. Просто скользите. Я буду тянуть вас.
Задыхаясь от изнеможения, Эффингэм наконец втащил свое промокшее грязное тело на валежник, который уже начал медленно погружаться в болото. Теперь он уже ощупывал рукой твердую поверхность, а через минуту сидел на тропинке. Бледно-голубое небо покрывали облака.
Вставало солнце.
— Дэнис, что я могу сказать? Спасибо.
— Не за что, сэр. Скоро вы сможете идти.
— Не называй меня сэр. Мне кажется, я уже могу идти. Если ты поможешь мне встать.
— Не надо торопиться. Ну вот. Разомните немного ноги. А я развяжу ослика. Он дикий. Мы можем оставить его здесь.
— А он не упадет в болото?
— Нет, эти создания знают тропы. Он немного пройдет за нами, вы увидите, а затем убежит к своим сородичам.
— Как красиво выглядит болото на солнце. Сколько оттенков красного, голубого и желтого. Я никогда не думал, что у него так много цветов. Я уже могу идти, Дэнис.
— Тогда пойдемте. Тропинка твердая, но очень узкая, ее трудно разглядеть. Вам лучше взять меня за руку.
Они отправились по тропинке при первых лучах восходящего солнца: Дэнис, ведущий Эффингэма за руку, и бегущий следом за ними ослик.
— Подними руку, Эффи, в рукав, хорошо.
— Немного вперед, давай я заправлю рубашку сзади.
— Подними ноги, я надену тебе тапочки. Облаченный в твидовый костюм Джералда, он благоухал солью для ванн и был один среди трех женщин. Их прекрасные лица, освещенные нежностью и любовью, склонились над ним, подобно ангелам.
— В православной церкви Святая Троица иногда изображается в виде трех ангелов, — сказал Эффингэм. Он выпил уже много виски с тех пор, как вернулся. Теперь его похлопывали три пары рук. Он добавил: — Автоматически, совершенно автоматически.
— Что ты имеешь в виду, Эффи? Ты уже сказал это несколько раз. Ты повторял эти слова, когда Дэнис привел тебя.
— Я пытаюсь что-то припомнить…
— Как хорошо, что Дэнис был здесь. Никто из деревенских жителей не пошел бы ночью. Ты долго кричал, прежде чем Дэнис услышал тебя?
— О, время от времени я кричал: «На помощь!» — в надежде, что кто-нибудь появится.
— Ты очень храбрый. Я бы просто впала в панику. А вы, Мэриан, Алиса?
То, что он только что сказал, было не совсем верно, подумал Эффингэм. Он попытался сфокусировать свой взгляд на женщинах, но они сливались в один неясный золотой шар. Тело его обмякло, но в то же время он чувствовал себя восхитительно, как будто заново родился, будто превратился в иное существо и еще лежал на берегу, утомленный, но преображенный. Он жалел, что не может вспомнить то, что пытался.
— Я уверена, что впала бы в панику. Прошло так много времени. О чем же ты думал, Эффингэм, когда тебя засасывало?
— Пожалуй, не знаю. — Это был бессмысленный ответ. Но он еще не мог думать о недавнем прошлом как о чем-то реальном. Была смутная тьма, быстро отступающая, как кошмар, который все еще присутствует в пробуждающемся мозгу.
— Не беспокой его, Мэриан. Дай ему еще виски, Алиса.
— Я хочу помочь ему вспомнить. Я уверена, так лучше. Что происходит совершенно автоматически, Эффингэм?
Эффингэм сосредоточился. Три ангела сливались в сияющий шар, из которого струился поток света. Он видел это прежде. Шар был миром, вселенной. Он сказал:
— Я думаю, это любовь, которая вспыхивает автоматически, когда любовь — это смерть.
— Мне кажется, ты опьянел, Эффи.
— Ш-ш-ш, Алиса, пусть он говорит.
Эффингэм сел прямо. Он все еще не был уверен, но думал, что теперь сможет им объяснить. Возможно, в конце концов ему удастся восстановить в памяти видение, хотя он все еще не знал его имени и ожидал, когда придут свои собственные слова, чтобы рассказать им. Он не мог восстановить в памяти, долго ли длилось это видение — может, только минуту или только секунду, — и оно полностью исчезло, когда к нему вернулась жажда жизни. И все же он чувствовал, что оно каким-то образом притаилось здесь. Он должен сосредоточить на этом свое внимание, пока тьма не поглотила его и не сделала черным, как само болото.
Он взглянул на Ханну и с удивлением обнаружил, что видит ее совершенно ясно, как будто она освещена светом, в то время как два других лица сливались с ее лицом, составляя единый образ.
— Видите ли, — с трудом выдавил он. Если б только ему удалось немного потянуть, пока видение само собой не воплотилось бы в слова. — Видишь ли, это совсем не так, как считают Фрейд и Вагнер.
— Что ты имеешь в виду, Эффи, дорогой? При чем здесь Фрейд и Вагнер?
Он пристально смотрел на Ханну. Ее прекрасное усталое лицо улыбалось ему. В конце концов, она была его направляющей, его Беатрисой. Ему подумалось, что она, должно быть, как-то связана с откровением, пришедшим к нему на болоте. Возможно, в этом была правда, истинная правда, которая жила в ней как будто в сонном состоянии и создавала вокруг нее постоянное ощущение душевного беспокойства. Несомненно, она поймет его.
— Видишь ли, видишь ли, смерть не завершение самого себя, но только конец для себя. Это очень просто. Пока личность не начнет исчезать, ничего в действительности не существует, и так происходит большую часть времени, но, как только личность уходит, все начинает существовать и автоматически становится объектом любви. Любовь удерживает мир вместе, и если бы мы смогли забыть себя, все в мире вознеслось бы в совершенной гармонии, и прекрасные вещи, которые мы видим, нам об этом напоминают.
— Мне кажется, он бредит. Это всего лишь искаженная версия того, что отец…
— Все не может быть так просто, Эффингэм…
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Эффи, продолжай.
Эффингэм умоляюще поднял глаза на ангельское лицо. Нет, все, конечно же, не могло быть так просто, и все же он был уверен, что это верные слова. Он чувствовал, что все постепенно исчезает и что он в конце концов все забудет. Он останется с пустопорожним описанием, а вещь в целом полностью исчезнет из вида. Он попытался повторить слова снова, как молитву, как заклинание:
— Это автоматически, видишь ли, вот что так важно. Тебе просто нужно посмотреть в другом направлении. — Но он больше не верил в то, что говорил. И когда он поднял глаза, то увидел, что три головы незаметно разделились, распались и развернулись перед ним. Самое важное ушло, и все же, возможно, что-то осталось.
