Хорошо, что хоть домой возвращаться придется не с пустыми руками: балок под завязку забит мешками с вяленым и копченым хариусом, ленком и тайменем, связками копченых утиных тушек, пакетами с сушеными грибами и малиной… На зиму теперь семья, можно сказать, обеспечена. Кое-что даже, наверное, можно продать – такой отборной рыбки в Кедровогорске еще поискать… Одна беда – вряд ли все это войдет в просторное, но все ж таки не резиновое нутро «нивы». Хотя кто помешает наведаться сюда где-нибудь в конце сентября на недельку (особенно если главного инженера подмаслить копченой утятиной, до которой он большой охотник)? Кстати, заодно и еще пополнить запасы… Распуганные дичь и рыба, думается, за месячишко угомонятся…
«Ладно, – подвел черту размышлениям Лазарев. – Будет день – будет и пища… Так вроде бы говаривал покойный дедушка Трофим? Сегодня еще поблаженствую, а завтра нужно будет начинать собираться…»
А какая тут зимой обещается подледная рыбалка… Вот только добираться сюда будет проблематично – разве что на Пашкином вездеходе.
«Все, все! – оборвал Костя сам себя. – Хватит мечтать…»
* * *
Протаскивать через «шкуродер» не слишком тяжелый, но объемистый тюк с копченой рыбой оказалось сущим мучением. Взмокнув, словно в парной, и перебрав по дороге всех чертей вместе с их матерями, бабушками и прочими предками по женской линии, да к тому же едва не вывихнув ногу (поскользнулся уже на обратном склоне, по пути к «Буцефалу»), Костя плюхнулся у машины «на пятую точку» и дрожащими пальцами вытряхнул из мятой-перемятой пачки «Примы» сломанную пополам сигарету.
Курить он бросал в несчетный уже раз и опять безуспешно. Собираясь в путешествие, Лазарев намеренно взял минимум курева, а раздышавшись на свежем воздухе, вообще позабыл про «допинг». Позабыл… До нынешнего дня. После сегодняшнего мучения и некурящий бы «засмолил», не то что пусть и бросающий, но завзятый курильщик.
Сердце частило, не собираясь успокаиваться, ожидаемая эйфория от долгожданной затяжки не приходила.
«Швах дело, – подумал инженер, выпуская через нос струйку дыма. – Чуть не половину утра провозился, а перетащил с гулькин нос. А ведь это – не самый тяжелый груз… Нет, тут нужно что-то решать…»
Решать, собственно, было нечего. Прямо как в том бородатом анекдоте: «Чего думать? Прыгать, только прыгать!..»
Вот и сейчас предстояло прыгать… тьфу! таскать, таскать и еще раз тупо таскать пожитки через проклятую щель. Не через «хребет» же, в самом деле? А до того места, где он более-менее приемлемо понижается, – верст двенадцать…
Существовала и еще одна причина, в которой путешественник не желал сознаться даже себе: он с детства побаивался замкнутого пространства.
Он был еще малышом-дошкольником, когда во время строжайше запрещенной игры в свежевырытом котловане на соседней стройплощадке прямо на его глазах завалило землей одного из дворовых товарищей. Детская забава обернулась трагедией: пока перепуганные насмерть мальчишки позвали на помощь взрослых, пока те осторожно, чтобы не повредить погребенного, вырыли его из-под почти метрового слоя тяжелой глинистой почвы, тот уже не дышал…
Долго еще маленького Костю по ночам преследовали кошмары, а оставаясь один в каком-нибудь тесном месте вроде кабины лифта, он закатывал форменную истерику… Со временем страхи рассеялись, казалось, навсегда, но теперь, особенно когда он миновал самый крутой изгиб хода, неожиданно вернулись.
Ему казалось, что стоит только дотронуться до покрытых лишайником стен, как они, дрогнув, сблизятся, будто рыхлый песок, и навсегда замуруют его. Ужасным призраком вставало перед глазами бледное искаженное лицо приятеля, даже имени которого он теперь за давностью лет припомнить не мог, весело глядящий куда-то в сторону совсем живой еще глаз и рыжая крупитчатая земля во второй глазнице… И сколько без малого сорокалетний мужчина не уговаривал себя, что простоявшим столетия скалам абсолютно наплевать на то, что их трогает такая мошка, как он, – страх не проходил, а наоборот, усиливался, давил почти физически, леденил душу и заставлял испуганно трепетать сердце…
А на открытом пространстве все снова казалось сущей ерундой…
Когда Костя налегке уже возвращался обратно после второго рейса, вдруг пришла мысль: он, довольно подробно изучивший береговую линию озера почти на всем ее протяжении, а в районе «стойбища» – досконально, даже не подумал облазить склон на предмет другого, более удобного прогала.
Да. Так бывает. И не нужно прикалываться. И что из того, что мозги – инженерные? Да хоть академические! Нельзя же думать обо всем сразу! Тем более и повода не было.
Все это Лазарев додумывал, снова карабкаясь вверх, но уже несколько в сторону от осточертевшего «шкуродера»…
И что вы думаете? Искомое нашлось. Правда, не скоро – я бы даже сказал, очень не скоро.
Если быть честным до конца, то на широкий и почти прямой лог он наткнулся уже на следующий день, где-то после обеда, потратив остаток предыдущего на обшаривание всех трещин и овражков.
Наткнулся, нужно заметить, не далее чем в двух сотнях метров от знакомой щели, причем совершенно случайно, сорвавшись с кручи, куда забрался в полнейшем отчаянии от бесплодных поисков в густые заросли колючего кустарника. Они-то и скрывали устье небольшой пещерки, служившей как бы аркой нового прохода, а на их «варварскую порубку» ушло часа два.
Зато здесь можно было протащить хоть слона… Да, кстати, тюк, который волок, отдуваясь, Константин, на небольшого слоненка и походил.
Кусты на выходе из лога инженер предусмотрительно оставил в целости и сохранности «на случай чего» и теперь проклинал себя за излишнюю тягу к конспирации, стараясь миновать их так, чтобы «не наломать дров». Короче говоря: на преодоление «маскировочной полосы» ушло едва ли не больше времени, чем на весь маршрут от «стойбища», и выбрался он на волю уже в ранних предосенних сумерках.
К «ниве» пришлось топать по лесу почти на ощупь, ориентируясь лишь на белесо светящийся в лучах тоненького полумесяца каменистый склон, едва различимый за стволами кедров по левую руку.
Ага, вот и поляна, где должен стоять автомобиль…
Должен…
Серебрившаяся под лунным светом трава даже не была примята.
– Угна-а-а-ли!.. – ввинтился в равнодушные небеса вопль, полный бессильного отчаяния… – Га-а-а-ды!!!..
День да ночь – сутки прочь…
Если бы сейчас кто-нибудь увидел сурового мужика с рюкзаком и двумя перекинутыми через плечо ружьями – карабином и двустволкой, то вряд ли опознал в нем инженера Лазарева.
Он изрядно исхудал и осунулся, зарос неопрятной клочковатой бородой и вообще постарел на вид лет на десять.
