Впечатление усиливала одинокая кушетка с матрацем у одной из стен. Более в комнате не было ничего.
– Как вам бокс? – раздался сзади тот же женский голос. Брюнетка уже вошла за ним в комнату.
На вид ей было лет сорок, она была красива той яркой южной красотой, которой всегда опасался Владимир Николаевич.
– Какой… бокс? – Пирошников на секунду представил боксерский поединок. Он был человеком первого впечатления, прямого понимания реальности, что имело и свои плюсы, и свои минусы.
– Ну комната ваша. Мы их боксами зовем.
– Неплохой… э-э… бокс, – ответствовал Пирошников.
– Очень приятный. Вам повезло, его только сегодня отперли, никто не успел занять. Кстати, соседний тоже пустой. Там двухкомнатный… Вы же небось с семейством?
Пирошников не был с семейством, тем не менее послушно проследовал в бокс № 17, оказавшийся двухкомнатной квартирой с комнатами порядка 20 и 12 метров. Он мысленно прибавил 160 долларов к цене первого бокса и тут же сообразил, что даже при слабой торговле аренда отбивается.
Таким образом, магазин «Гелиос» тоже нашел пристанище.
– А две квар… два бокса можно арендовать одному лицу? – спросил он.
– Да сколько хотите. Кухни, увы, общие, в боксах можно держать только микроволновку, – сообщила женщина.
– Спасибо, вы мне очень помогли, – поклонился Владимир Николаевич и назвал себя по имени-отчеству.
– Всегда рада, – улыбнулась она, протягивая ему руку, которую Пирошников и поцеловал, хотя в сущности терпеть не мог стариков, целующих ручки молодым дамам.
– Деметра, – сказала она.
– Что… Деметра? – не понял он.
– Не что, а кто! – рассмеялась она. – Меня так зовут.
– Ах, вот как!..
– У меня здесь салон, – она указала на свою дверь напротив, и тут Пирошников разглядел на ней табличку:
«ДЕМЕТРА. Эзотерические практики»
– Это… что же обозначает?.. – попытался догадаться он, но она перебила:
– А вот то и обозначает, Владимир Николаевич. Исправление кармы, ворожба, приворот, гадание. Полный комплекс услуг.
– И вы… это все умеете делать?
Деметра взглянула на него долгим соболезнующим взглядом.
– У вас с кармой не все в порядке.
Пирошников плохо знал, что такое «карма», хотя слово слышал.
– А с печенью? Ноет иногда, – пожаловался он.
– Не мой профиль, – ответила Деметра, удаляясь. – Идите к Ларисе, берите у нее бумаги и заполняйте. Чао! – бросила она через плечо и скрылась.
По правде сказать, возвращаться к вахтерше Пирошникову не очень хотелось. Тот эпизод сорокалетней давности, окончившийся для него полным фиаско, он слишком хорошо помнил. Да и она не забыла, женщины такого не забывают. Ну, сделаем вид, что все прошло и быльем поросло.
Владимиру Николаевичу требовались сейчас буквально заливные луга некошеного былья, чтобы покрыть свое прошлое пристойным зеленым газоном наподобие тех, что он видел по телевизору, когда показывали гольф.
И не потому, что там было нагромождение чего-то ужасного, криминального, подлого – нет, этого не было и в помине, но не было другого, о чем затаенно мечталось в юности и молодости, что сейчас без газончика выглядело как невзрачные проплешины жизни, пустые поля надежд.
Ему всегда казалось почему-то, что люди пристально наблюдают за ним и отсчитывают его промахи, а удачи в счет не берут. Странное заблуждение! Оно свидетельствовало прежде всего об амбициях Пирошникова, а совсем не о повышенном внимании к нему окружающих.
Он поднялся к Ларисе Павловне пешком, дабы осмотреть лестничные пролеты нижних этажей. По первому впечатлению «минус третий» был неким гетто, потому что уже на минус втором общий коридор запирался на стеклянную дверь, отделка стен, пола и потолка была полностью закончена и радовала глаз вкусом и опрятностью. Кстати, и помещения здесь распределены были лишь под офисы, о чем свидетельствовали многочисленные золоченые таблички на дверях.
В минус первом, цокольном этаже было то же самое, включая бодрствующего охранника за запертой стеклянной дверью. Он был в униформе и с пистолетом.
«Что же у них еще выше?» – испуганно подумал Пирошников.
Лариса Павловна, освоившись с неожиданностью появления Пирошникова, чем и объяснялся почти радушный прием, перешла на прежние тона, установившиеся меж ними еще в пору их первого знакомства. Она почему-то обращалась к Пирошникову свысока, с едва уловимой насмешкой, а он подобострастно, хотя обстоятельства, вызвавшие эту субординацию, давно канули в Лету. Это доказывает, что субординации зависят более от характеров, чем от положения. И сколько ни возносись какой-нибудь майоришко, хоть до генерала, а к подполковнику своему, у кого начинал служить, будет почтителен особо. Впрочем, скорее с почетом проводит на пенсию.
– Так быстро? – встретила Пирошникова надменным вопросом Лариса Павловна. – Вы прямо-таки хват!.. Да еще номера какие! Лучшие номера! – продолжала она, разглядывая ключи с бирочками, которые предусмотрительно захватил с собою Пирошников. – В вашем духе…
– Что вы имеете в виду? – встрепенулся Пирошников.
– А кто комнату Кирилла захватил в нашей квартире? Скульптора? Не вы разве? – язвительно проговорила она.
Господи, все помнит! Все!
– Он мне разрешил, – возразил Пирошников. – У нас семья была.
Лариса Павловна рассмеялась.
– Семья! То-то вы от нее сбежали, от семьи… Ладно, живите. Кто старое помянет…
– Только я не один… – натянуто улыбнулся Владимир Николаевич, показывая из-за пазухи мордочку котенка, которого он не решился оставить одного в незнакомой комнате.
– Вообще-то Джабраил этого не любит, – проворчала Лариса Павловна. – Собак, кошек… Запрета нет, но… не любит.
Она вручила Пирошникову многочисленные бланки анкет и заявлений для аренды жилья и прописки.
– Заполните завтра и пойдете в бухгалтерию.
– Джабраил – это кто? Хозяин? – спросил Пирошников, разглядывая бумаги.
– Да, собственник.
– Купил этот дом?
– Этот дом ему на сдачу дали, – объяснила Лариса. – Там сделка была миллиардная, город задолжал немного и дал сдачу этим домом. Никто его не брал.
– Почему?
Лариса сделала долгую паузу, пристально взглянув на Пирошникова.
– А вы будто не знаете? Плохая репутация.
У Пирошникова в голове моментально зазвучали первые аккорды песенки Брассанса, которого он любил и хорошо знал: «Дурная репутация». Ему стало весело по обыкновению. Вообще обыкновение Владимира Николаевича как раз в том и состояло, что он смеялся, когда надо бы хмуриться, и наоборот.
Вот сейчас, например, он собирался селиться в доме с дурной репутацией. А кому как не ему знать об этой репутации! Да он сам и создал ее, если на то пошло!
