Чудь Инкорпорейтед.
Шашкин смотрел на знакомый ему логотип и ощущал, как пока еще непонятное предвкушение начало разгораться в крови.
— А как врываемся?
— Сносим ворота.
— Как? — упорствовал какой-то настырный байкер. — КамАзов-то больше нету…
— Тихо ты! — зло зашипел Сабля; так злятся обычно те, кому наступают на больную мозоль. Затем фюрер тяжело вздохнул: — Любомир мне, понимаешь, доверил, в натуре, а вы, придурки, прозевали, как у вас машины увели.
— Это не мы, — опасливо отступил настырный байкер. — Тех, кто прозевал, ты, великий фюрер, уже повесил. И десятки их.
— Повесил, мля, а толку? КамАЗов-то нету! Как теперь ворота Замка сносить?
— Вам КамАЗы нужны? — неожиданно для самого себя встрял Шашкин.
— Дюпель, ты, в натуре, очнулся, что ли?
— Вы на "Чудь Инкорпорейтед" нападать собираетесь? — уточнил Петр.
— Ну ты, мля, даёшь, — заржали вокруг него байкеры.
"Значит, на нее", — сделал правильный вывод Шашкин. — "Как, однако, удачно всё складывается!"
— Так КамАЗы нужны? — повторил он.
— А у тебя, типа, есть? — нехорошо ухмыльнулся Сабля.
— Может, и есть, — высокомерно, что никак не вязалось с его плачевным внешним видом, отозвался Петр.
Опешивший от такого наглого тона, Сабля даже не разозлился.
Шашкин на миг прикрыл глаза и с наслаждением вдохнул вонючий смрад бандитского логова. Это был первый запах, который он ощутил за долгое время, и тот показался Петру прекрасным. На его лице медленно расцвела кривая улыбка, которая, несомненно, вышла бы мстительно и зловещей, не будь Шашкин таким отекшим от побоев.
— Ты, — ткнул Петр пальцем в одного из байкеров, которые забирали его из вытрезвителя. — Дай мне телефон…
***
Если поначалу Дюпель опасливо косился на огромных мордоворотов, сжавших его с обеих сторон на заднем сидении роскошного джипа, то вскоре отошел. Громилы вовсе не собирались проламывать его несчастную, неприкрытую любимой банданой голову — наоборот, они охраняли его по приказу расположившейся на переднем сидении разодетой в пух и прах человской женщины, зачем-то забравшей его из вытрезвителя.
Дюпель, правда, на первых порах пытался рыпаться:
— Пустите, в натуре, я на штурм опоздаю!
С тем же успехом он мог обращаться к стенке. Охранники не пошевелились и даже не подали вида, что слышали. Зато встрепенулась человская женщина, и Дюпель сразу пожалел, что привлек ее внимание.
— Пустите его, алкаша! Да я тебя, пьянь подзаборная, знаешь, сколько искала? Тебя же не узнать — ты на кого стал похож? Разрисован, как последний уголовник, и зарос, как бабуин. Подписал бы на меня доверенность, алконавт недоделанный, и — пожалуйста, подыхай под забором. А то, смотрите, в бомжи подался, бизнес ему, видите ли, надоел! И дела нет, что семья скоро останется голодной и раздетой!
Мягкие бока дамы, упакованные в дорогую одежду, искусно скрывающую недостатки фигуры, еще не исправленные пластическим хирургом, никак не свидетельствовали о том, что над женщиной витают призраки нищеты и истощения, но ее это явно не смущало. Начав возмущаться, она продолжала свою визгливую тираду то тех пор, пока джип не остановился у новенькой многоэтажки где-то на юге Москвы. Охранники аккуратно, но решительно выгрузили Дюпеля из машины, внесли его в светлый подъезд, взлетели в зеркальном лифте на самый верх и оставили в просторной, роскошной квартире. Один на один с встроенным в стену баром из темного дерева, богато уставленным пузатыми бутылками с солидными этикетками.
Так что когда в апартаментах появилась настырная человская женщина, Дюпель уже ополовинил бутылку крепкого бурбона и теперь, наскоро соорудив себе подобие банданы из стянутой с обеденного стола туго накрахмаленной бордовой салфетки, блаженствовал в мягком кожаном кресле, время от времени с наслаждением прикладываясь к горлышку.
— Ах ты, тварь, стоит тебя на минуту одного оставить, как ты уже лакаешь! — с порога завелась человка. — А ну пошел в душ! Вымойся, бомж вонючий, а то от тебя помойкой разит! И рубашку с длинным рукавом надень — татуировки твои похабные прикрыть, — в приличное место едем, — приказала она и, не дождавшись реакции, попыталась было отобрать у Дюпеля бутылку.
Это она, конечно, сделала зря.
— Руки прочь! — страшно рявкнул освеженный благословенным напитком уйбуй и так так зыркнул на женщину, что она даже чуть присела от неожиданности. Впрочем, уже миг спустя она оправилась и вновь попыталась командовать:
— Кому сказала, отдай бутылку, вымойся и переоденься, нам выезжать пора.
— Куда? — подозрительно осведомился Дюпель. Он не собирался по своей воле отходить от богатого бара — по крайней мере, до тех пор, пока не опустошит его.
— Куда скажу, туда и поедем, — огрызнулась женщина.
— А ты, вообще, кто такая, в натуре?
— Допился! — всплеснула руками женщина и повысила голос: — Володя, Игорь, идите-ка сюда!
В дверях появились дюжие охранники, и вскоре, невзирая на отчаянное сопротивление Дюпеля, он был насильственно лишен самодельной банданы, бурбона, и и засунут обратно в салон джипа.
— Куда, Зинаида Андреевна? — бесстрастно осведомился вышколенный шофер, когда на заднем сидении поутихла отчаянная возня.
— К той бабке, — ответила женщина и, обернувшись назад, мстительно бросила Дюпелю: — Будем тебя, алкаша, по-новой кодировать.
***
На "Чудь Инкорпорейтед" у Шашкина была давняя обида, из тех, что не забывают и не прощают.
Несколько лет назад он прознал о том, что в самом начале Вернадского, около трех высоток в стиле брежневского модерна вот-вот появится помещение на продажу, идеально подходящее для кафе. Активно занимающийся расширением своей сети "Шашек", он быстро оценил бизнес-перспективы открытия забегаловки в этом районе, договорился с нужными людьми, оперативно организовал кредит на недостающую сумму и приобрел вожделенную недвижимость — даже прежде, чем та официально оказалось на рынке.
Однако, не прошло и недели, как в пустом помещении, готовящемся к капитальному евро-ремонту, появилось двое высоких, крепких рыжеволосых мужчин в костюмах. Вежливые и деловые, с иностранными именами и российскими манерами, они сообщили, что являются представителями компании "Чудь Inc." и настойчиво предложили Шашкину продать новоприобретенное помещение — оно им, дескать, нужнее.
Закаленный в рэкетирных войнах девяностых и не без оснований уверенный в надежности своей крыши, Петр только отмахнулся рукой и крайне нелюбезно ответил: видали, мол, мы таких, как вы, не боимся, так что не пойти бы вам…
