Мы ребенку говорим: не трогай чайник — обожжешься! Он и не знает — почему? Мы и не объясняем — верь!
Если говорить ребенку правду, выкладывать полную информацию, надо объяснить, что при температуре сто градусов по Цельсию вода кипит. За счет теплоты происходит ускоренное движение молекул. Попутно надо объяснить и что такое молекула, и почему при нагревании меняются свойства вещества: вода превращается в пар. Тогда только мы скажем ребенку правду — объясним явление с учетом всех взаимодействующих факторов.
Ребенок, пожалуй, до конца не дослушает — заплачет. С ним надо проще: чайник — обожжешься — верь!
С позиций Вселенной, с позиций Высшего Разума мы, земные люди, — дети. Мы еще не готовы к пониманию Высшего Знания с учетом всех взаимодействующих факторов. Мы только начали познавать атомную энергию — и что? Тут же две бомбы кинули. А ведь знание действия ядерного оружия — еще далеко не самая высокая ступень Знания. Существует более высокий уровень — уровень Сверхзнания, Сверхвозможностей и Сверхоружия. Можно ли доверить алгоритм перехода на этот уровень современному человеку — ребенку со Вселенских позиций?
Нельзя ребенку говорить правду. Ему даны Заповеди — пусть Верит! — говорит Бог.
А Дьявол — нет, пусть от яблочка откусит, пусть лук и стрелы придумает (с них начинается глубоко засекреченная наука — баллистика), пусть атомную бомбу на соседа кинет. Нет у Дьявола совести, для него запросто дать ребенку малому поиграть химическими реактивами или таблеточки пусть покушает — позабавляется. Что за этим последует, кроме зла?
Знание и зло — соседствуют. Знание не должно опережать взросление — говорит Бог. Наверное, Он глубже смотрит на вещи, потому и во всех религиях Бог — с положительным знаком, Дьявол — с отрицательным.
И цифра, которая мистически раскрывает творческий замысел Бога, — семерка. Она — первое в ряду чисел натуральное число (если, конечно, не брать в расчет нечетные цифры до пяти — совсем уж простые, как пять пальцев). Делится семерка только на себя и на единицу. Шестерка (три шестерки — символ Дьявола) делится и на единицу, и на двойку, и на тройку. И равняется сумме своих сомножителей.
Шестерка — Знай!
Семерка — Верь!
15. Он помнил только очень краткий миг, внешне совершенно не впечатляющий. Хоть и хотелось происшедшее как-то приукрасить, расписать, но уж в чем—в чем, а в этом вопросе он боялся неправды, боялся даже частички домысла. Боялся и неосторожной огласки, способной привести к кривотолкам. Да и не надо, чтобы об Этом кто-либо Знал. Логика подсказывала: избрать могли любого из людей, но Избрали именно человека пишущего, пишущего профессионально. Значит, Избрали не для того, чтобы он молчал, а чтобы рассказал. Рассказал широчайшей аудитории, рассказал убедительно, рассказал правдиво.
Внешне все произошло довольно невзрачно, совершенно не для художественного повествования. Это было 12-го февраля, поздно вечером, он возвращался домой от Игоря Храмцова. Он шел к станции метро «Площадь Александра Невского» и в данный момент переходил эту самую площадь, широкую и почти безлюдную в холодный февральский вечер. Вдруг что-то резко кольнуло ему в бок. Кольнуло — не то слово. Что-то с болью впилось в бок между ребрами. Будто копье бросили, будто трезубец.
Уже придя домой, раздевшись, он обнаружил у себя на левом боку три ранки, три точки, расположенные по геометрически правильной линии. Ранки были свежие, не кровоточили, но сильно болели.
Что произошло в тот зимний морозный вечер на самом деле, он узнал лишь много позже, лишь в состоянии глубокого Вхождения, когда шаг за шагом, эпизод за эпизодом сканировал собственную память. Память при сканировании выбрасывает подчас не совсем приятное, а то и совсем неприятное, но он постарался не обращать внимания ни на что, кроме касавшегося события вечера 12-го февраля.
Это событие, как оказалось, по степени важности сопоставимо лишь с такими, как рождение и смерть.
В тот вечер он стал Носителем Знака. Но от Носителя Знака до Сына Неба лежал перед Ним еще очень многомерный Путь.
16. Виктор Михайлович Баранов, мой сосед по коммуналке, с перепою обкакался и обгаженное покрывало бросил в ванну. Ушел куда-то пить водку и три дня не показывался. А на дворе — июль, жара. Пряный настой в ванной все усиливался. Ладно, не помыться, ладно, не постирать. Но ароматы настоя проникли уже во все уголки квартиры. Уже по лестнице люди, проходя, принюхиваются, спешат проскочить мимо, не останавливаясь. Сколько еще нюхать? Неделю? Месяц? А жара не спадала. Наконец-то, о, счастье! Виктор Михайлович появляется. На просьбу забрать свое покрывало однозначный и всегда одинаковый ответ:
— А-а, э-э, это — не я!
17. Из разговоров с Игорем Храмцовым:
— Необъяснимых явлений нет. Есть явления, необъяснимые с позиции примитивного материалистического видения Мироздания в трехмерном пространстве и одномерном времени, — он говорил это как-то робко, будто спрашивал, не претендуя безапелляционно на то, что уж он-то видит мир многомерным и вневременным.
18. — Картина неясная, — отвечал лечащий врач палаты, а в графе «диагноз» записал: «Почечная колика», поставив после записи своей знак вопроса. Все внешние симптомы указывали, что именно этот диагноз — правильный, но на УЗИ врач не смог найти в почках пациента ни камней, ни песчинок. А пациент послушно сдавал анализы, глотал пилюли, подставлял под уколы медсестрам свой обычный человеческий зад. В нем произошли уже серьезнейшие изменения. Но это еще не был — Он.
19. Я послушно сдавал анализы, глотал пилюли, подставлял под уколы медсестрам свой обычный человеческий зад. На тот момент это еще было нужно. Я еще не был Он. Путь перехода в Него был неизведанным, сложным, непредсказуемым. На Этом Пути поджидали не только физическая боль и необъяснимые страхи. На Нем было такое, что и предположить для человека немыслимо. Но почему же я не испытывал панического ужаса? Была только спокойная, всепобеждающая уверенность. В чем? Да в себе. Да еще в том, что все происходящее — на пользу. Но в чем-то и еще. Этого «чего-то» я пока не мог объяснить.
После происшедшего там, на площади имени Александра Невского, я периодически ощущал тяжелую боль в разных частях тела. Но я не боялся этой боли. Все, что происходило со мной, уже не принадлежало ни мне, ни моему телу, ни моей столь капризного поведения судьбе. Кто-то меня — Вёл. Может быть, Он, кем в итоге мне предстояло стать? Но Он и так уже Был, без меня. Может быть, я просто вольюсь в Него? Или Он в меня? Свои цели и задачи Эти Силы нам не объясняют.
