...Господа офицеры, свободные от обязанностей службы, составили небольшую партию для рекогносцировки местности. Пожелавшие отправиться на разведку собрались у коновязи, вооруженные армейскими [самозарядными?] арбалетами [на четыре выстрела]. Старшим команды был единодушно избран трибун III когорты Гуго Йенсен. Офицеры расселись по лошадям и в сопровождении десятка критских стрелков покинули расположение лагеря. Конная группа пересекла покрытую пожухлой травой равнину и скрылась в лесу. Вылазку накануне одобрил Димов лично, хотя не сомневался, что офицеры, устав от отупляющей скуки вынужденного бездействия, решили просто прогуляться по окрестностям...
Седьмой легион был остановлен в километре от реки с труднопроизносимым польским названием. Командующий 16 полевой армией, рейхс-генерал-оберст Герман Хорст, не слезая с коня и похлопывая хлыстом по отполированному до зеркального блеска сапогу, сообщил Димову:
- Мне предписано оставить ваш легион здесь. Становитесь лагерем, легат. Дальнейшие указания получите по рации или с посыльным.
- Слушаюсь, господин генерал.
- Не знаю, о чем они там думают, - Герман Хорст ткнул хлыстом в затянутое тучами небо, - но мне это сильно не нравится. Генерал-полковник говорил на латыни с прусским акцентом. -Не нравится, - повторил Герман Хорст, со свистом ударяя хлыстом по блестящему голенищу. Однако оспаривать приказы начальства я не намерен. Мне будет не хватать вашего легиона, легат.
- Спасибо, господин генерал-полковник.
- Всего наилучшего, легат.
- И ещё... Сохраняйте режим радиомолчания. Ваша радиостанция с этой минуты работает строго на прием.
Рейхс-генерал-оберст вскинул руку к козырьку фуражки и, пустив коня в галоп, поскакал в начало колонны.
Димов увел легион с дороги и распорядился строить лагерь. Следующие двое суток он ждал разъяснений от командования, старательно пресекая циркулирующие среди офицеров домыслы, предположения и догадки, не способствующие поддержанию дисциплины на должном уровне. На четвертые сутки в лагерь въехал молчаливый артиллерийский майор, с приказом командующего группой армий "Висла" Эриха фон Траубе на руках и забрал все боевые машины. На вопросы он отвечал односложно: "читайте бумагу, легат, в ней все написано" и кривил губы в недоброй усмешке. После его отъезда основным и бесспорным объяснением происходящего стало утверждение что "легион расскассируют". В тот же вечер случилось несколько драк между солдатами, одному центуриону, жесткому до жестокости, сломали нос и вывихнули челюсть, а другому, особо ненавистному, устроили "темную", избили до бесчувствия и запихнули палку в задний проход. Начинающийся бунт подавили преторианцы и вексиллярии. Озлобленных солдат оттеснили ближе к стене, затем окружили и поставили на колени. Димов решил примерно наказать виновных, проведя децимацию, но потом сжалился над виновными и назначил им по десять ударов плетями. Бунтовщиков набралось человек двадцать. Их отвели к площади и на виду выстроенного легиона армейские профосы, облаченные в кожаные штаны и красные куртки с закатанными рукавами, отвесили всем наказанным положенное число ударов крепкими сыромятными ремнями с вплетенными в них свинцовыми шариками. Порядок был восстановлен, но неприятный осадок остался. Недовольство таилось в темноте палаток, копилось в глубине душ, отравой расползалось среди солдат. Центурионы докладывали о случаях явного неповиновения, тайных сборищах и угрожающих разговорах, префекты и трибуны ходили по лагерю не иначе, как с двумя преторианцами, самому Димову некто, прятавшийся за палаткой, швырнул в лицо ком глины. Конечно, никого найти не удалось, неизвестный исчез, растворился, затерялся бесследно среди людей и палаток. Конечно, Димов не оставил этот проступок без последствий и весь легион, за исключением находящихся в карауле и преторианцев, был отправлен на углубление рва и укрепление вала, и проработал до самого вечера, с коротким перерывом на скудный обед. Димов встречал солдат у ворот и толпа приветствовала его свистом и оскорбительными выкриками. Отвернувшись, он ушел к себе в шатер. Рация молчала и радист, закинув ноги на стол, бессмысленно пялился на мерцающий зеленый огонек сигнального диода. Димов вдруг испытал мгновенный приступ ярости и у него на миг перехватило дыхание и потемнело в глазах. Он представил, как выбивает из-под радиста стул и долго месит его распростертое на земле тело тяжелыми ботинками на толстой шипастой подошве, сладострастно втаптывая полную жизни человеческую плоть в холодную плоть земли. Он заставил себя успокоиться и даже кивнул вытянувшемуся перед ним солдату. Неизвестность убивала почище выпущенного из арбалета кованого болта.
...Дорога была непривычно пуста, как была пуста равнина от края леса до горизонта, там, где неразличимая для Димова, находилась понтонная переправа через реку. Поток войск, двигавшийся всю последнюю неделю мимо стоянки Седьмого легиона иссяк и легион, стиснутый крепкими палисадами, остался один в этом стылом, осеннем пространстве, затерянный и забытый, брошенный посреди лишенного всякой растительности ровного поля.
Тусклые лучи солнца изредка пробивались сквозь разрывы в нависших над равниной тучах, и тогда безрадостный пейзаж несколько оживлялся. Лагерь был возведен на естественном возвышении, маленьком пологом холме, и с этой, господствующей над местностью высотки, Димов мог без труда рассматривать плоскую как стол равнину. Стоя у шатра, он обозревал пустынные окрестности, исподволь проникаясь безысходной тоской, разлитой в холодном воздухе. Вскоре его уши уловили новый звук, возникший на пределе слышимости, но непрерывно нараставший. Черная точка появилась в небе, увеличиваясь в размерах, она сначала превратилась в черточку, затем в сигару и, наконец, держась ниже кромки туч, на восток пролетел "цеппелин", злобно зудя двигателями. Не успел он исчезнуть за лесом, как следом появился другой. Вынырнув из облаков, он прошелся над деревьями, едва не задев кабиной верхушки, и снова взмыл вверх, скрывшись от глаз наблюдателей. Однако он не был последним и после его исчезновения целое звено "цеппелинов", в количестве восьми штук, басовито гудя моторами, степенно проплыло над стоянкой Седьмого легиона. Цельнометаллические гофрированные оболочки дирижаблей несли на своих бортах эмблемы Восьмого бомбардировочного флота - сплетенных в смертельном танце драконов, изрыгающих клубы дыма и языки пламени. Замыкающий звено бомбардировщик отклонился от курса и прошелся прямо над шатром Димова. Пилот, высунувшись по пояс из окна гондолы развернул флаг-сигнал - желтый прямоугольник, пересеченный по диагоналям синими полосами - пожелание счастья и попутного ветра. Димов в ответ вскинул руку, изобразив средним и указательным пальцами начальную букву слова "victoria" [победа]. Пилот засмеялся и, скомкав флаг, скрылся в гондоле. "Цеппелин" взревел двигателями, набирая высоту. Димов взглянул на равнину. Мельком и без всякой надежды. На всякий случай. Для очистки совести. Перед тем, как вернуться в шатер. В следующий миг он пристально вглядывался в уходящую к горизонту глубокую колею. Нет, он определенно не мог ошибиться. Димов сходил за биноклем, настроил резкость. По дороге, кренясь на ухабах и проваливаясь в рытвины, ползла походная карета, влекомая гривастыми пегими битюгами. За каретой, приноравливаясь к ее неспешному движению, гарцевали бравые уланы, а за уланами тащились свитские. Один из них держал штандарт. Димов без труда прочел надпись, вышитую над геральдическим знаком группы армий "Висла" и удивленно присвистнул. По-всему выходило, что конвой принадлежал самому его Высокопревосходительству начальнику тыла. Димов кликнул денщика:
