— Ваше такси уже здесь, господин Мюллер, — сказал любезный женский голос из вестибюля.
Ганс глянул на часы: было уже двенадцать… Внезапно в его голову хлынул целый поток вопросов. Зачем ехать в Мюнхен? Для чего, после стольких-то лет? Что он надеется там найти? Эмма умерла, можно не сомневаться, что Йорг и Петер тоже, а также все остальные его друзья и знакомые, коллеги и соседи. Все умерли. Скорее всего, и той сосисочной больше не существует, а если даже и существует, жареные колбаски там уже не те, что раньше. И, может, «Бавария» опустилась во вторую лигу. И кто знает, как теперь выглядит Швабинг, может, его уже и вовсе нет, они его снесли, чтобы построить на его месте торговый центр, офисное здание и высотный жилой дом с сотами окон. Но главная проблема состояла не в этом. Даже если бы всё осталось прежним, даже если бы сегодняшний Мюнхен был идентичен Мюнхену его воспоминаний, — сам-то он изменился.
— Такси вас ждёт, господин Мюллер, — напомнила по внутренней связи женщина.
Ганс протяжно вздохнул.
— Отпустите его, оно мне уже не нужно, — сказал он и добавил: — Доктор Момбе заказал на моё имя билет на турборельс и отель в Мюнхене. Пожалуйста, аннулируйте оба заказа.
— Хорошо, господин Мюллер. Как скажете.
Ганс ещё несколько минут сидел с потерянным взглядом. Потом встал, распаковал чемодан, вышел из бунгало и медленно направился в сторону Немо-зала.
Батарея голографических изображений парила в контрольном центре колонии. Один из экранов показывал Ганса Мюллера, когда тот шёл по белому коридору, на другом экране он вошёл в зал мнемонической стимуляции. Чуть правее появился крупный снимок старика, надевающего Немо-шлем.
Фатима Алайо, главный врач Коста-Дорады, отвела взгляд от голографических экранов и повернулась к доктору Момбе.
— Как видишь, Даниель, я была права, — сказала она. — Господин Мюллер не решился покинуть колонию.
Момбе разглядывал изображение Ганса, лежащего на диване.
— Может, в другой раз, — ответил он не очень убеждённо.
— Нет, нет, он никогда не сделает этого. Он будет сидеть здесь и впредь, до самой смерти, как и все остальные. — Алайо указала на общий план Немо-зала. Экран показывал старых людей, неподвижно лежащих с закрытыми глазами на диванах так, будто они заснули. — Посмотри на них, — сказала она. — Знаешь, что мне напомнила эта картина, когда я увидела её в первый раз? Курильню опиума. Они наркоманы, Даниель, а «Немо» — это шприцы, которыми они вводят себе дозу прошлого. — Она покачала головой. — Иногда я спрашиваю себя, почему мы прилагаем столько усилий, чтобы удерживать их в жизни?
Момбе отвёл взгляд от неподвижного лица Ганса Мюллера.
— Может, потому, что мы в долгу перед ними, — ответил он. — В конце концов, они последние представители старой Европы — цивилизации, которая приняла нас.
Алайо громко засмеялась.
— Ты очаровательно наивен, Даниель. Я знаю историю твоей семьи, а ты знаешь историю моей. Надо ли напоминать тебе, что́ пришлось проделать моим дедам, когда они покинули Марокко и оказались в великолепной Европе? Надо ли говорить о двенадцатичасовом рабочем дне в теплицах Альмерии, где они в сорокаградусной жаре собирали землянику для господина Мюллера и всех прочих господ мюллеров в твоей расчудесной Европе?
— Нет, мне не надо об этом напоминать. Я очень хорошо знаю, что это был не сахар, но ты не можешь отрицать, что они дали нам шанс. И за это мы перед ними в долгу.
— Мы ничего им не должны, Даниель, они не были добры к нам. Они приглашали нас в свои дома не от чистого сердца, они нас просто впускали, потому что кто-то же должен был за ними прибирать и вычищать их дерьмо. И посмотри на нас теперь: мы по-прежнему подтираем задницы этим старикам, которые и без того зажились на этом свете. — Доктор Алайо посмотрела на Момбе из-под полуприкрытых век. — Скажи мне одно, Даниель. Ты знаешь, кто оплачивает колонистам лечение по методу Барта?
— Страховые компании.
Доктор Алайо отрицательно помотала головой.
— Я тебе кое-что расскажу, — сказала она. — Четырнадцать лет назад вышла одна парламентская резолюция, так называемое постановление об отступлении, которое освободило страховые компании от их обязательств финансировать лечение методом Барта. Господин Мюллер и его друзья были обречены умереть в том же возрасте, что и остальное человечество. Но потом появилась новая организация и предложила не только взять на себя стоимость лечения, но и предоставить нам технику для мнемонической стимуляции. Знаешь, кто это был? Европейская историческая академия. И знаешь почему? Потому что «Немо» дают возможность не только вспомнить прошлое так, будто переживаешь его впервые, но и записать его на магнитную плёнку. Академия хочет основать архив с личными воспоминаниями из XX и XXI веков. Вот единственное основание, почему этих динозавров всё ещё держат в живых.
— Они записывают их воспоминания? — Момбе уставился на свою коллегу с некоторым замешательством. — Но ведь это же вторжение в их приватную сферу!
Доктор Алайо криво усмехнулась.
— Они в курсе, — сказала она. — А точнее, они даже подписали договор, в котором дали согласие на запись своих воспоминаний. Они бы продали свои души дьяволу, лишь бы продолжать пользоваться «Немо». Они наркоманы, подсаженные на своё прошлое, и они нуждаются в своей ежедневной дозе.
— Колонисты согласились на то, чтобы их жизнь записывали? — Момбе отвёл глаза и добавил тихим голосом: — Этого я не знал…
— Ты пока много чего не знаешь о колонии, Даниель. Например, того, что Академия планирует вскоре прекратить финансирование лечения по методу Барта. Знаешь почему? Потому что колонисты вспоминают всегда одно и то же, одни и те же моменты, одни и те же пустячные глупости. Они не только живут в прошлом, они живут ещё и в ничтожном прошлом. Какой смысл в сотый раз записывать свадьбу господина Мюллера или первый секс Магды Штадлер? Кого это может интересовать?
Момбе молчал. Взгляд его был устремлён в пустоту, и на лице лежал налёт печали. Доктор Алайо вздохнула.
— Ведь колонисты Коста-Дорады могут считаться даже бессмертными, Даниель, — но они уже давно мертвы.
Выйдя из контрольного центра колонии, Даниель Момбе направился к автостоянке и сел в свой автослайдер «ауди». Впереди у него были свободные выходные, и он хотел провести их со своими родителями, братьями и сёстрами. Момбе завёл мотор, и машина с мягким жужжанием поднялась на свои магнитные роликовые подшипники. Он направил машину на скоростную магистраль, и там, вместо того чтобы ехать в сторону Малаги к своей холостяцкой квартире, взял курс на Севилью.
