– Я больше ни в кого не буду стрелять… – тихо сказал сержант, четко, по-военному отдал «папе» Иммануилу честь и, развернувшись, медленно побрел обратно к Институту. Оставшийся охранник, подумав с минуту, кивнул нам всем, и смело пошел прямо к Нему.
Еще через несколько секунд и он сгинул в бешеной вспышке.
Больше никто не осмелился пойти за Ним, каждый из нас слышал эти слова: «Не искушайте…»
Сын Человеческий ступил на переход.
Откуда здесь, на этой глухой улице, взялась вдруг машина? Не знаю. Мы только и успели услышать нарастающий рев мотора, а из-за поворота уже вынеслась черная лакированная иномарка. Отсверкивая хромом и полировкой, она летела точно на Него. Я невольно хотел зажмуриться, но заставил себя держать глаза открытыми.
Может быть, лучше мне было не видеть. Примерно в полуметре от Него, когда столкновение казалось уже неизбежным, ревущая клаксоном машина вдруг натолкнулась на невидимую стену. Нет, она не собралась в гармошку, как обычно бывает при лобовом столкновении, она просто моментально остановилась. Колеса продолжали вертеться с бешеной скоростью, но машина замерла на месте. Уползло вниз тонированное стекло, удивленный водитель высунулся посмотреть вниз. Он, наверное, подумал, что застрял.
Сын Человеческий взмахнул рукой и синеватая вспышка, изрядно приглушенная темными стеклами, полыхнула в салоне. Водитель исчез, лишь стекала по лакированному борту привычная пепельная струйка. Едва Он перешел дорогу, как машина рванулась с места, словно кто-то отпустил, наконец, державший ее трос. Промчавшись через всю улицу, она перелетела через бордюрный камень тротуара и исчезла за углом дома. Через мгновение оттуда донесся грохот и отчаянный металлический лязг.
– Он стал настолько силен, что может не только творить чудеса, но и дарить Благодать на расстоянии… – пробормотал «папа».
А Он уходил.
На углу улицы Сын Человеческий обернулся и, словно на прощанье, долго смотрел на нас. Не знаю, как другим, но мне показалось, что Он заглянул в самые отдаленные уголки моей души. Его глаза… тот странный неземной свет, что поразил меня в первый раз, казалось, стократ усилился в них.
Внезапно я снова услышал Голос:
«Царство мира соделалось Царствием Господа нашего…»
Он ушел, а мы еще долго стояли, не в силах пошевелиться. Там, впереди, на фоне быстро темнеющего осеннего неба, как далекие грозовые зарницы, то и дело высверкивали холодные сиреневые вспышки.
По пустынной улице ветер игриво нес невесомые частички пепла. Вместе с ними в безумном хороводе все кружилась и кружилась босоногая девочка.
«Папа» Иммануил устало опустился на бордюрный камень, уронил голову на руки.
– Вот, значит, как… Тем, кто способен возлюбить всех, Он дарит Благодать, а тем, кто нет… Такие Ему не нужны. Практично, Юрий вы не находите?
Лакушев молча кивнул. Теологу сейчас, похоже, было не до разговоров.
– Может, надо куда-то сообщить? – молодой голос дрожал от пережитого волнения. Не знаю, кто это. Наверное, из группы обслуживания.
– И что? – «Папа» поднял голову. – Как прикажете его остановить? Танками? Бомбардировкой с воздуха? Поймите, Он с каждым мгновением становится все сильнее… С каждым таким вот, – академик ткнул рукой в девочку, потом в стоящего на коленях меломана, – Его сила растет. Каждую секунду они питают Его своей верой и любовью. Что вы сможете противопоставить этому? И кто пойдет с Ним воевать? Вы же видели, как Это действует!
Он почти кричал.
– Но почему так? Эти вспышки, пепел… Тот, первый, он же…
Папанов переглянулся с Ахметьевым, проговорил:
– Настоящий Спаситель был Сыном Божьим. А этого сделали мы, люди. Он – Сын Человеческий. Он и ведет себя по-человечески. Мы с вами слишком нетерпеливы и слишком непримиримы. Мы не умеем ждать результатов своих трудов, нам нужна победа – и немедленно! И прощать тех, кто не может быть с нами, мы тоже не умеем. Он – плоть от плоти нашей, а значит, тоже не хочет ждать и тоже не умеет прощать. Слышали, Он сказал про Царство Господа? Оно нужно Ему СЕЙЧАС! И Он дает Благодать всем страждущим. Тех, кто не может возлюбить всех и вся, кто в грядущем Царстве Господа окажется неприкаянным изгоем, он испепеляет, дабы они не осквернили своими мыслями Великую Любовь и Добро! Понятно теперь?
– Что же теперь будет? – спросил чей-то сдавленный голос.
Ахметьев мрачно процитировал:
– …доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего. И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи…
– Откуда это?
– «Апокалипсис». Откровение Иоанна Богослова, – ответил за помощника «папа» Иммануил. – Вы хотите знать, что будет? Еще до конца сегодняшнего дня Благодать снизойдет на весь город. Завтра непросветленных не останется и в области. На третий день Это охватит полстраны. К пятому дню Сын Человеческий перехватит все каналы связи, все спутники, все ретрансляторы, и Благодать распространится по всему миру.
Он замолчал.
– А дальше?.. – выдавил из себя все тот же голос.
Иммануил Арсенович оглянулся, и все пораженно вздрогнули: академик разом постарел, глаза запали, привычно подтянутое моложавое лицо изрезали морщины.
– Утром седьмого дня по опустевшим городам Земли будут бродить лишь сто сорок четыре тысячи вселюбящих, абсолютно праведных существ. Им не о чем будет говорить друг с другом, и на мир опустится тишина. Лишь бескрайнее море серого пепла будет тихо шуршать под ногами запечатленных.
