Как видно, научные подвиги Фомича тоже были достаточно хорошо известны. Девушка сообщила, что Смирный соорудил из телевизионной трубки какой-то прибор. И облучает вымя колхозным коровам. Удои от этого очень выросли. В общем, интеллектуальные интересы Фомича были разнообразны.
Часа два мы плыли на катере мимо разнообразных Петушков и других населенных мест. Природа была первозданная. Воздух стерильно чист. Люди были суровые, привыкшие к трудностям. Полеводы, животноводы, сельская интеллигенция.
Раньше было такое понятие — «смычка города и деревни». Так вот, я эту смычку осуществлял. Меня попросили подробнее рассказать о пирометре. Я увлекся и незаметно перешел на элементарные частицы. А потом рассказал про лазер. Когерентное излучение и так далее.
— А что, сынок, энтим лазером сено можно косить? — спросила одна бабка.
— В принципе можно, — сказал я. — Но не рационально. Это все равно, что фотоаппаратом забивать гвозди.
В общем, когда мы добрались до Верхних Петушков, пассажиры уже имели представление о физике. Не знаю, как это там у них преломилось. Наверное, своеобразно. Ну, а я, в свою очередь, получил понятие о пахоте, севе, дойке и прочих вещах.
Наконец катер ткнулся носом, на котором висела автомобильная покрышка, в гостеприимную пристань Верхних Петушков.
ГЛАВА 6. ЗНАКОМЛЮСЬ С ФОМИЧОМ
— А где село? — спросил я у девушки с велосипедом.
Она вызвалась меня проводить.
— Да вот же, — показала она. На пригорке располагались пять домиков. Причем совершенно хаотично. Вниз к реке вела тропинка. Лаяли собаки. Кричали петухи. Короче говоря, не было похоже, что это центр мировой науки.
— Вон дяди Васи дом, — махнула рукой девушка. На трубе этого дома было укреплено какое-то сооружение из толстой проволоки.
— Магнитная ловушка, — пояснила девушка.
— Понятно, — пробормотал я. Если этот Фомич получает в своей печке плазму, я брошу физику. Так я подумал.
Я подошел к жилищу и постучал в окошко. На стук изза занавески высунулась голова. Я сразу ее узнал. Похуже, чем на Доске почета, но зато абсолютно живая. Василий Фомич сделал испуганные глаза и отрицательно замотал головой.
— Я по делу! — крикнул я.
— Пвопади ты пвопадом, — глухо донесся из-за рамы его голос. — Нету аппаратов!
— Я по поводу Брумма! — крикнул я.
— Бвумма? — Рыжие брови Фомича изобразили взлетающую птичку. Он исчез из окошка и через минуту открыл мне дверь. Я вошел в сени.
— А не врешь? — спросил Фомич. — Тогда заходи.
Фомич был в спортивном костюме из трикотажа. В руке он держал ухват. Между дужками ухвата была укреплена двояковыпуклая линза. Значит, это был уже не ухват, а физический прибор.
Фомич очень приятно картавил. Иногда совсем невозможно было понять, что он говорит. Но это главным образом из-за его собственной терминологии. Она у него отличалась от общепринятой.
— Житья нету от аппаратчиков, — сказал Фомич. — Я денег не беру. Только бы отвязались! Говорят, хоть польза от твоей науки… А ты откуда будешь?
Я объяснил. Фомич был удивлен не на шутку. Особенно тем, что наша подкова отказалась давать ток. Он ввел меня в избу. Там было похоже на нашу лабораторию. Очень много проводов и железа. На столе стояла керосиновая лампа. На ее стеклянном колпаке висела одной дужкой внутрь подкова. От подковы шли провода к приемнику. Фомич зажег лампу и включил приемник. Приемник заговорил.
— Прямое преобразование. Переносный электропитатель, пояснил Смирный.
Тут в окошко постучалась женщина-почтальон. Она принесла Фомичу телеграмму от меня. Знал бы я, захватил ее с собой, чтоб телеграф не мучался. Фомич внимательно изучил телеграмму.
— Командируется представитель, — значительно сказал он. Тоже по Брумму.
— Да это я и есть, — сказал я. — Откуда вы про Брумма знаете?
— История, уходящая в прошлое, — литературно начал Фомич. — Я раньше дома ломал. Разбирал по бревнышку, по кирпичику. Под новую застройку. И однажды нашел трактат на чердаке. Ничего не понял, но интевесно! Интевесно ведь!
— Интересно, — согласился я. — Редкий довольно-таки бред.
— Ну, бред не бред, а зерно истины там присутствует, обиделся за Брумма Фомич. Он хотел сказать, что доковырялся до этого зерна.
— А дьявол? — спросил я.
— Не дьявол, а черт, — поправил Фомич. — Электрон, черт разницы нету. Главное, чтоб работало!
— Ну, это мы проверим, — сказал я.
— Утро вечера мудренее, — сказал Фомич.
Мы стали готовиться ко сну. Пришла откуда-то жена Фомича, очень жизнерадостная женщина. Фомича она называла Васютой, а к физике относилась с любовью, как к домашней кошке. Меня покормили от души. Перед сном Фомич понаблюдал немного в телескоп, делая какие-то записи. По-моему, он опоздал родиться. Ему очень подошел бы Ренессанс. Прошу не путать с Россинантом. Хотя Россинант этому рыцарю науки тоже сгодился бы.
Мне очень хотелось спросить: не пишет ли Фомич стихи? Или не ваяет ли? Но не спросил.
Ночью мне приснился Ганс Фридрих Брумм. Он пришел к нам на кафедру в ватнике, надетом поверх черной мантии. В руках он держал телеграмму-молнию. Я показывал ему подкову, и Брумм страшно хохотал.
— Интевесно! Интевесно ведь! — кричал он.
Потом Брумм перешел на латынь и долго что-то говорил. Из этого я понял только крылатую фразу: «Квод лицет йови, нон лицет бови». Это означает; «Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку». Я когда-то увлекался крылатыми фразами. Вот только неизвестно, кого Брумм подразумевал под быком.
ГЛАВА 7. ЭКСПЕРИМЕНТИРУЕМ ВМЕСТЕ
Когда я проснулся, Фомича не было. Он пришел через полчаса с ведром, в котором был вмонтирован кинескоп. 43 сантиметра по диагонали. Видимо, Фомич только что проводил утреннее облучение коров.
Судя по всему, проснулся он очень давно. Это я определил по пирометру. Пирометр был. разобран на части до последнего винтика. Его детали аккуратно лежали на чистой тряпочке. У Фомича был детский метод познания окружающего мира. Я тоже в детстве разбирал игрушки, чтобы посмотреть, что внутри.
— Пирометр нам понадобится? — спросил Фомич, указывая на детали. «Ишь ты, знает название!» — подумал я.
— Да, — сказал я. — Понадобится.
— Сейчас соберу, — сказал Фомич.
И он действительно за какие-нибудь четверть часа собрал пирометр. Не осталось ни одной детали. На ходу он что-то там модернизировал — в результате, по его словам, пирометр можно было теперь использовать как микроскол.
— Есть еще чего? — спросил он с надеждой.
