сказал:
— Старый знакомый… Откуда же он про нас узнал?
— Значит, они шпионят за нами, — отозвался Чита.
— Но зачем?
— Вот и я думаю: зачем? Они же говорили, что, если нас четверо, мы им не страшны… Ведь говорили, Яр?
— Да… Только не верю я во всю эту числовую дребедень… Четверо, пятеро… Учи как следует историю, узнаешь тогда, что для войны с угнетателями нужны миллионы…
— У нас в школах давно не учат историю, — вздохнул Чита. — И в цифру «пять» я тоже не очень верю… Яр, но они верят и боятся ее. И сейчас они чего-то боялись… Яр, зачем бы они боялись, если Игнатика нет?
Яр промолчал. Он думал о том же, что и Чита. И думать об этом боялся. И хотел думать. И не смел. И надежда вырастала несмотря ни на что…
«Игнатик…» — успел сказать он в микрофон. И если это слово пробилось? Если его услышал… тот, кто должен был услышать?
— Завтра пойдем к дереву, — сказал Чита. И старательно затолкал мячик в брючный карман. Потом воскликнул: — Ой, смотри, Яр, здесь книга!
На мраморном подоконнике, рядом с оплывшим свечным огарком валялся вверх переплетом раскрытый томик.
— Такая же, как та, — удивленно и ласково сказал Чита. — «Зверобой». Кто-то из дежурных читал и оставил… Яр, а я тогда ее не дочитал, всего десять страниц осталось. Ее там засыпало, в крепости…
Он лихо насадил на переносицу очки, схватил книгу, залистал, нагнулся над подоконником.
— Забирай книгу — и пошли отсюда, — сказал Яр.
— Сейчас… Как же я могу забрать? Она не моя. Вдруг за ней придут? — Чита поставил на подоконник локти и навис над книгой.
Ну что за парень, черт побери! У Яра возникло желание вытянуть его по тощему оттопыренному заду.
— Ну-ка пошли! А то явятся сюда его дружки, — Яр кивнул на останки Наблюдателя. — Думаешь, всех мячиком закидаем?
— Не явятся, — уверенно заявил Чита. — Понимают, что себе дороже.
У Яра не было сил ни спорить, ни возмущаться. Он только сказал с досадой:
— Надо же, как тебе приспичило читать… Между прочим, мы за хлебом опоздаем, Данка нам покажет…
Чита отозвался, не оборачиваясь:
— Все равно опоздали… Зайдем к Алькиной маме, у нее попросим.
— Вот и надо идти. Она волнуется: где Алька?..
— Надо переждать буран. Смотри, как несет. Нас снегом заплюет. Подождем…
— Конца бурана?
— Ну… вообще.
Яр тихо плюнул и отошел к стене. Уперся ладонями. Стена была очень холодная. Мысли тоже были холодные. Даже чудо с мячиком не принесло радости. Хорошо, что есть мячик, но как же этого мало! И надо думать не о чуде, а о простых вещах. О том, как жить. О работе, например. Не сидеть же на шее у Данки! Да мало ли впереди забот.
Если бы рядом был Игнатик, заботы эти оказались бы нестрашными, веселыми, согретыми радостью. Но пришло воспоминание о темном кладбище над обрывом, о надписи на отесанном столбике и снова погасило надежду.
Чите хорошо, он спокоен, он прочно надеется. Он даже снежинок попросил разыскать Игнатика. Яр представил, как снежинки кружат у столбика над могилой.
«Мальчик мой…» Яр прижался к стене горячим лбом. К ледяной стене. Нельзя даже всхлипнуть. Надо держаться. Ребята позвали — он пришел. Раз пришел, надо быть до конца…
— Яр… — сказал Чита.
— Что?
— Яр, ты успокойся…
— Я спокоен, — хрипло соврал Яр и переглотнул. — А ты… перестань читать. Совсем глаза испортишь… ночь на дворе…
— Не испорчу, — странно, очень ровно сказал Чита.
Яр обернулся. Чита по-прежнему стоял, согнувшись над подоконником. У него золотились завитки волос и край щеки.
— Что… Что там?! — крикнул Яр.
— Ничего такого… Свечка зажглась.
Яр метнулся к окну. Маленькое пламя на фитиле слегка потрескивало, но было неподвижным, спокойным. Очень спокойным на фоне серого, косо летящего за стеклами бурана.
ПРАЗДНИК ЛЕТА В СТАРОГОРСКЕ
Первая часть
ДЕНЬ ЗНАКОМСТВ
Опять я опаздывал. И все из-за нее, из-за тети Вики.
— Никуда не пойдешь, пока не доешь морковку!
Я эту тертую морковку со сметаной ненавижу каждым кончиком нервов. У меня от нее судороги в горле. Но тетя Вика знает одно: ребенку нужны витамины.
— Да не могу-у я-а-а…
— Не капризничай. Ты что обещал маме, когда она уезжала?
Что я обещал! Слушаться тетю Вику и бабушку. Но это же не значит, что можно издеваться над человеком!
— У меня не глотается!
— Ты дольше споришь. Давно бы уже доел и гулял.
Я остановил дыхание, зажмурился и сглотал морковь тремя судорожными рывками. И метнулся из-за стола. Следом крик:
— Геля, постой! Куда ты побежал! Не смей купаться у моста, там глубоко! Почему у тебя сандалии на босую ногу, это неприлично! Надень носочки! Во сколько ты вернешься? Гелий, остановись!
Но я только добавил скорости. Потом скажу, что на бегу этих возгласов не слышал…
Я знал: сейчас тетя Вика высунется в окно, чтобы криком остановить меня у калитки. Поэтому с крыльца кинулся к забору. Там сложены дрова для старого нашего камина и стоит будка Дуплекса. Я на будку, на поленницу, на кромку забора, а оттуда — у-ух! — вниз, в лопухи Коленчатого переулка.
Тетушка поторчит в окне, пожмет плечами и по трескучей от старости лестнице поднимется в бабушкину комнату.
— У меня опускаются руки, Вера Матвеевна. Это не мальчик, а сплошная аномалия. Как хотите, но я уверена, что от слов пора переходить к решительным мерам.
— Я с вами совершенно согласна, Виктория Георгиевна. Игорь ни о чем не думает, кроме этой своей скважины, и совершенно забывает о сыне. А мать потакает Гелию во всем.
Потом они сдержанно вздохнут, закурят длинные сигареты «Леда», от которых воняет жидкостью для ванных комнат, и будут долго разговаривать о моем воспитании… Они в чем-то очень похожи друг на друга — моя бабушка (папина мама) и тетушка (папина двоюродная сестра). Обе ужасно воспитанные, даже друг друга называют по имени и отчеству, будто не родственники, а дамы в гостях. Только бабушка старая,
