Ли не отвечал. Он сосредоточил все внимание на собственных неприятных ощущениях. Его диафрагма трепетала, как птичье крыло; призрачные пальцы исполняли пиццикато на струнах его артерий, подбираясь все ближе и ближе к сердцу. «К чему отвечать, — думал он. — К чему вообще говорить что-нибудь? Ведь их слова, их вопросы — это часть все той же западни, куда меня завлекают, и любое ответное слово они истолкуют по-своему. Для чего они с таким усердием играют эту врачебную комедию?»
Голоса у изголовья звучали гише, будто отдалялись:
— Осторожно с реостатом, Меллич. Кажется, транс уже наступил.
— Да, я помню его анализ. У него высокая чувствительность. Лучи действуют на этот тип быстрее.
У ног пациента засветился экран, придвинутый к операционному столу. Бледный свет заплясал на экране; подобно северному сиянию, он вспыхивал молниями, перекатывался волнами, дрожащими дугами. Танец световых волн попадал в лад с ритмом вибраций, струившихся из аппарата на грудь пациента, и оттуда в мозг… Эти вибрации, отдаваясь в сознании, подхватывали мысли пациента, как облетевшие осенние листья, и кружили их… Дьявольская крутоверть терзала душу, леденила кровь распростертому, беззащитному человеку. Это был Все тот же смертельный страх перед пыткой инквизиции, страх, который и в средние века и в наше время преследует всякого, чья судьба предрешена заранее и уже ни правдивое признание, ни ложь не в силах ничего изменить.
Светящиеся облака на экране стали принимать форму, превращаться в картины, образы. Вот гигантский осьминог, неясный, внушающий ужас; такое чудовище, выползающее из недр затонувшего корабля, может увидеть водолаз на дне морском; на противоположной стороне экрана возникло новое фантастическое существо — круглое, многорукое, излучающее свечение и похожее на символ солнца у древних ацтеков. Оба чудовища сблизились; осьминог охватил щупальцами светящийся диск и затмил его свет, как туча, заволакивающая солнце. Казалось, он высасывает свет из тела жертвы. Все бледнее становилось свечение, все чудовищнее разбухал осьминог, пока окончательно не поглотил солнце.
А тогда со всех сторон на раздувшееся тело осьминога полезли змеи. Неожиданно вся картина изменилась: допотопные чудища превратились в классическую статую Лаокоона; титанического сложения мужчина вступил в борьбу с питонами, но те сдавили его своими кольцами. На экране осталась только голова титана, величавая, как голова Моисея, изваянная резцом Микельанджело, но искаженная страданием и со змеиной петлей вокруг шеи. Голова великана, задыхаясь, открыла рот, и оттуда ударили длинные языки пламени.
Ли разобрал позади приглушенные голоса:
— Бог ты мой, Скривен, конечно, прав.
— Да уж будьте покойны! Маниакальная одержимость; классический случай, типичнейший из всех, какие приходилось видеть.
— А что нам еще требуется?
— По-моему, ничего больше. Он готов. Кончен. Постепенно выключайте реостаты…
Сумасшедшее крещендо вибраций постепенно смягчалось, ослабевало. Кружение вихря пошло вширь, и в центре вихрящейся воронки образовалось подобие вакуума. Одного Ли не понимал: почему лучи-щупальца не стали для него смертельными? Почему «мозг» не убил его, когда лучи добрались до сердца? Теперь, после этой проверки, «мозг» знал все, и Ли ежеминутно ждал смертельного удара в сердце, ждал конца. Но разве и так, при любом обороте, это не конец?
Загорелся свет. Ли, близоруко моргая, увидел лица врачей. Пока он вытирал со лба пот смертельного страха, врачи, наклонясь над ложем, внимательно наблюдали за ним.
— Доктор Ли! — начал Меллич. — Нам с вами предстоит серьезный разговор. Вы сами видели эти картины, и нам нет смысла вдаваться в подробности, потому что вам> наверное, знакомы те древнейшие символы, которыми оперирует ваше подсознание. Вы страдаете сильным и редкостным неврозом, доктор Ли. Я готов даже назвать его маниакальной одержимостью. В скрытой форме он был установлен еще предыдущим анализом. Однако психические барьеры, воздвигнутые вами против собственного невроза, связанного с пережитой вами войной, окончательно рухнули. Что ж, это вполне закономерно, если принять во внимание, с какой нагрузкой вы работали последнее время… Впрочем, я вовсе не утверждаю, будто вы действительно душевно больны, но есть серьезная опасность, что при известных обстоятельствах вы можете утратить власть над собой… При таком положении дел продолжать научную деятельность весьма затруднительно, тем более что у вас возникли навязчивые идеи в отношении «мозга». Наша задача — помочь вам, поэтому просим вас не волноваться. Мы с вами должны общими усилиями решить, как вам разумнее поступить дальше.
— Вам, Ли, необходимо на долгий срок дать себе полный отдых, — вступил в беседу Бонди. — Год абсолютного покоя, скажем. Наш Мозговой трест содержит на Западном побережье поистине превосходный санаторий. Ваша страховка покрывает все расходы. Вам остается только подписать эти документы… Забронируем самолет, и я лично доставлю вас на место. Это самый верный и разумный путь… Пожалуйста, вот мое вечное перо…
Ли приподнялся, ссутулив костлявое тело. Он закрыл ладонями лицо, пытаясь овладеть своим растревоженным, плывущим сознанием. Чья-то рука похлопала его по плечу.
— Не принимайте этого близко к сердцу, старина! Будьте разумны, подписывайте быстрее, и дело с концом!
Пациент встал. От слабости закружилась голова, и тут же он ощутил с обеих сторон железную хватку рук: оба врача одновременно подхватили его под локти. И тогда им овладела ярость. Не пытаясь определить, который из обоих противнее, пациент развернулся вправо и отвесил Бонди, оказавшемуся с этой стороны, добрый удар кулаком в челюсть.
— Меллич, живо, смирительную рубашку! — заорал тот, падая наземь.
Но другой, с искаженным от страха лицом, ринулся к сигнальной кнопке у дверей. Старая, полузабытая привычка к рукопашному бою сработала у Ли автоматически: бывший воин мгновенно среагировал на этот маневр врага, подставив тому подножку, и Меллич кубарем полетел головой вперед, к дверям, так и не дотянувшись до спасительной кнопки. Однако в тот же миг случилось нечто вовсе непредвиденное: сигнал тревоги дал за Меллича кто-то другой!..
Из репродуктора, вмонтированного в панель над дверью, раздались резкие звуки тревожного звонка. Пожарная тревога!
Свалка на медпункте мгновенно прекратилась. Меллич и Бонди, застыв в беспомощных позах, тупо уставились на красные сигнальные вспышки. Потрясенные, они разинули рты. Пожар в самом заповедном, самом надежном и защищенном месте в мире! Горит «мозг»? Непостижимо!
