Вот теперь человек и растерялся, и огорчился: золотистые искорки в зеленовато-карих глазах погасли, губы виновато дрогнули.
— Франц, — посмотрел он на вампира, — тебе больно было? Извини, пожалуйста, я не хотел, я даже не понял, что сделал что-то не так. Да и вообще ничего особенного не делал, — полувопросительно сказал Славян.
— Перетерпит, — заверил Эрвин. — Здесь воинская тренировка, а не великосветская потанцулька. Просто цепочку надевать не забывай. — Эрвин подмигнул Франциску, все его страхи нимлат разглядел вмиг. И опять провернулся к Славяну. — Ты мог бы зайти в дом завтра часам к девяти? Отец хочет поговорить с тобой перед отъездом.
— Лучше к восьми, — ответил Славян. — Мне ведь до отлёта надо ещё на Техничке кое-какие мелочи доделать.
— Повелитель приезжает в Гавр? — спросил Франциск.
— Да, сегодня в пять, — кивнул ему Эрвин и повернулся к Славяну: — Давай вечером тебе отвальную устроим? Сходим к «Готлибу» или в «Янтарного дракона».
— Не получится, — с сожалением ответил Славян. — В три к Жерару покупатели придут. Он просил помочь — перевести, с церемониалом подсказать. Ни он, ни адвокат в хелефайских обычаях не разбираются, а до скольких Риллавен может с контрактом проканителиться, и господь бог не скажет. Элравен говорил, что он жуткий педант и зануда, малость свихнутый на этикете, но так мужик ничего. Вот и посмотрим.
— Постой, — сказал Франциск, — это какой Риллавен — владыка Ниртиена, что ли? А Элравен — правитель Пиаплиена? Некислые у тебя знакомства.
— А Доминик что — кислое? — ехидно прищурился Славян, рассмеялся вампирскому испугу и смущению и уточнил: — Только одно знакомство — с пиаплиенским владыкой. А Риллавена я даже на фотографии ни разу не видел. Ниртиен — самая закрытая долина, даже по хелефайевским меркам закрытая. Вот и погляжу, что за фрукт. Всё-таки не каждый день встречаешь людя трёх тысяч двухсот семидесяти лет от роду.
— Так дом у Дюбуа покупает он? — заинтересовался Эрвин. — Странные времена наступают. Чтобы Нитриен четырёхвековую изоляцию прервал, завёл дом в Гавре… До сих пор они ограничивались только крохотным посольским домом в Лондоне. Сама долина в Хэмпшире, близ Борнмута. Хочешь не хочешь, а хотя бы символическое посольство в столице Британии быть должно. Нитриен — самая древняя хелефайская долина Европы, Риллавен основал ещё до прихода римлян, в четвёртом веке Древней эры.
— Я думал, — сказал Славян, — все долины Европы вдоль Хелефайского тракта.
— Долины континентальной Европы. На островах тоже есть по одной-две. И все — близ морского побережья.
— Такие же закрытые?
— Обыкновенные, — ответил Эрвин. — По-настоящему долину закрыл только Риллавен, перед Семилетней войной.
— Раньше, — поправил Франциск. — Нитриен закрылся за два месяца до того, как Оуэн Беловолосый собрал в Солсбери ополчение. Война началась только через пять лет.
— Кто такой? — спросил Славян.
— Да так, король-завоеватель, — ответил Франциск. — Ничего особенного. Эдакий Бонапарт с Магички. Младший сын многодетного мелкопоместного дворянчика. Сначала захватил власть в Британском Королевстве, уничтожил старую династию, провозгласил королём себя. Потом за семь лет завоевал почти всю тамошнюю Европу, от Атлантики до Вислы с Дунаем, сделал королевство Европию. Не тронул только волшебные долины, почему-то хватило ума сообразить, что воспользоваться их благами он просто не сможет. Беловолосый неплохое для первой четверти семнадцатого века королевство сотворил, законы относительно людские были: дворянских привилегий нет; всеобщая обязанность голосовать по достижении двадцати одного года вне зависимости от пола, расы и имущественного состояния; бесплатное обязательное образование — только два класса, но неграмотных при нём в Маго-Европе не осталось. Для того времени необычно. Хотел покончить с властью орденов, но едва попробовал, его ударили с двух сторон. Орденам плевать было на казнённых королей и упразднённые республики, с Европией им оказалось даже удобнее, но едва Беловолосый покусился на них самих — раскатали под газон. А потом ордена принялись делить Оуэново наследство. Началась война Двадцатилетняя. Теперешние все десять государств Маго-Европы — осколки его королевства, раньше это были десять провинций Европии. Хочешь узнать подробности, загляни в любую энциклопедию, Оуэн Беловолосый там есть.
— А почему «относительно людские законы»? — сказал Славян. — По-моему, очень даже хорошие.
— Остальные были гораздо хуже. А кровищи он пролил, пока Европию делал — жуть. Хотя и жаль его немного. Неплохой, в общем-то, государь, и военачальник талантливый. Ястребы на него геометриков бросили, Соколы — нас.
— Геометриков? — не понял Славян.
— Ага. Это у них самые элитные воины, что-то вроде ваших «Альфы» или «Вымпела». Их знак — три равносторонних треугольника, два внизу, один сверху, пирамидкой — символ того, что одинаково хорошо сражаются на земле, на воде и в воздухе. Треугольник — фигура геометрическая, отсюда — геометрики.
— Славян, — сказал Эрвин, — на счёт Риллавена… Он мужик вполне приличный только для хелефайев. И достаточно приличный для других волшебных рас. А человеков владыка Нитриена ненавидит люто, всех — от младенцев до глубоких стариков. Какой-то человек был его союзником, а может, и другом… хотя не могу представить, чтобы Риллавен мог с человеком дружить… Этот человек его предал. И Риллавен возненавидел всю вашу расу. Потому и долину закрыл.
— Даже так… — задумчиво проговорил Славян. — А до того у него друзья из человеков были? Или хотя бы приятели? В хелефайскую жизнь столько человеческих вмещается, для них сто лет — всего лишь мера времени, а для нас — четыре поколения. Ну ведь быть не может, чтобы до предателя у Риллавена не было других друзей из человеков, настоящих.
— Если и были, — ответил Франциск, — то так давно, что Риллавен об этом позабыл. Три с лишком тысячи лет — не шутка.
— Так может, у него маразм? — предположил Славян.
— А вот на это не рассчитывай, — сказал Эрвин. — Риллавен умён и хитёр как орденской аналитик. И совершенно непроницаем, не людь, а каменная глыба — никогда не поймёшь, что он затевает и о чём думает… — Эрвин смотрел серьёзно, строго и немного тревожно. — Поосторожнее с ним. Врагов нитриенец, особенно среди человеков, заводит легко, и дольше месяца они не живут. — Эрвин немного помолчал и добавил не столько для Славяна, сколько для себя: — Пока Риллавен сидел в своём Нитриене, можно было точно сказать, что всё идёт как обычно: войнушки, переговоры, кризисы… Но если Нитриенский Истукан вышел из долины — грядут большие события. Слишком большие, чтобы мир остался прежним. Я боюсь его, Славян.
