Старый бензиновый движок не только стоял на месте, но даже вроде был жив и здоров. Правда, аккумулятор отсутствовал – то ли сам хозяин снял, то ли все-таки я погорячился насчет воров. Зато на суденышке был предусмотрен ручной стартер. И чего еще надо! Я еще раз тщательно осмотрел посудину изнутри и снаружи – и решился. Как бы там ни было, те, что подгнивали, оседая, у причала, были наверняка хуже, а привередничать нам не приходилось.
Теперь бы еще этого старичка на воду спустить. До которой, между прочим, не так и близко.
Кильблочная тележка заржавела так, что ее колесики буквально приварились к направляющим рельсам.
Рита безучастно курила, усевшись на брошенную возле пакгауза автопокрышку и привалившись к замшелой кирпичной стене. И больше – ни души. В смысле отсутствия потенциальных свидетелей нашего бегства это неплохо. Но лишние мышцы сейчас не помешали бы – чтобы это самое бегство вообще могло состояться. Не лежало у меня сердце к сгрудившейся у причала рухляди.
Я уперся в тележку плечом и… и, разумеется, катер не сдвинулся ни на миллиметр.
Ржавчину бы хоть слегка оббить…
В поисках подходящего «молотка» (железки там или камня) я обошел катер кругом. Ух ты! С тыла тележка фиксировалась к рельсу рым-болтом, на котором красовался здоровенный амбарный замок. Ну это же совсем другое дело, как я сам-то не догадался!
Ржавый болт после пары-тройки ударов ближайшим камнем «лопнул». Да-а. Не пару лет эта штука тут стоит, а поболе.
Ну, еще раз? На-ва-лись! И-е-ще-раз! Ну!
Утробно застонав, заскрипев, заскрежетав, чуть не воя, катер продвинулся сантиметров на двадцать.
Уф.
До воды оставалось метров шесть.
Впервые в жизни мне захотелось закурить.
Рита, словно прочитав мои мысли, молча протянула мне сигарету. Я неловко ткнул кончиком в огонек зажигалки, потянул в себя… Во рту стало горько, горло засаднило… Зря я это. Как там говорилось в каком-то старом фильме – никогда не бери в рот эту гадость, привыкнешь, и жизнь твоя не будет стоить ломаного цента.
– Почему ты помог мне? – внезапно спросила она.
– Потому что меня попросил Феликс, – ответил я, пожимая плечами. – Да и так помог бы в любом случае.
Рита досадливо поморщилась:
– Нет, не сейчас. Раньше. Когда понадобились деньги на мою операцию. Тогда еще твоя мама была при смерти. А ты… Короче, помог мне. Почему?
Если бы она еще знала, какой ценой!
– Потому что жизнь нужна живым, – сказал я. – Потому, что у вас с Феликсом есть будущее.
Она недобро усмехнулась:
– Ты веришь, что у нас есть будущее?
Верю ли я? Я никогда не задумывался над тем, верю ли я вообще во что бы то ни было. Я жил знанием, взвешиванием вероятностей в случае недостатка информации, но никогда – слепой верой. Но прозвучал прямой вопрос, и ответить было необходимо. Быть может, это совсем крошечная поддержка, но именно она нужна сейчас Рите.
– Спасибо за сигарету, – я погасил эту вонючую гадость о покрышку, завоняло еще сильнее. – Да, я верю. И в то, что мы спасем наших близких, тоже верю, – эта фраза, признаться, прозвучала куда более искренне, чем предыдущая.
А потом встал и пошел толкать катер к морю.
23.12.2042. Город.
Старый мост. Феликс
Почему я его не добил?
Совершенно очевидно: Ойген очень, очень опасен и, если он выживет, последствия могут быть самыми ужасными. Так почему же?
Оказывается, это очень трудно выстрелить в человека, которого ты уже обездвижил и который вот сейчас не может сопротивляться. Беспомощен. Я не смог. Слабак. Размазня. Тряпка.
Стремительно шагая от дома Анны в сторону реки, я казнил себя всеми словами, которые только мог придумать, и понимал, что это совершенно бессмысленно. Сейчас Ойген поставит на ноги всю полицию Корпорации и вообще всю полицию. Мне не скрыться. Хорошо хотя бы, что, торопясь на встречу с этим мерзавцем (почему, ну почему я его не добил?), я не успел узнать – где «то самое место». Где Алекс бьется над «противоядием», которое должно спасти человечество от безумного ройзельмановского дурмана.
Быть может, я еще успел бы… Вместе с отцом Александром…
Он ответил сразу.
– Да, Феликс?
– Ойген явился ко мне домой, – отрапортовал я, стараясь говорить бодро. – Хотел взять меня тепленьким. В общем, я его… подранил и ушел. Но они меня, конечно, скоро заметут. Я думаю, вам стоит немедленно бежать, пока они не вышли и на вас.
– Я готовлюсь к мессе, – кротко ответил отец Александр. – Феликс, мне бежать некуда и незачем. А вот ты постарайся все-таки скрыться. Я могу сейчас помочь только своей молитвой. Но молиться я могу и в тюрьме.
– Вы не понимаете! – почти закричал я. – Они будут вас пытать!
– Думаю, что понимаю. Будут, – он говорил совершенно спокойно, словно сообщал: ко мне на чай зайдут несколько человек. Его странная, непонятно на чем основанная, как будто мистическая уверенность действовала на меня так успокаивающе, что я вдруг почувствовал – он ничего не расскажет, даже под пытками.
Я боялся говорить даже иносказательно – телефоны наверняка прослушивают.
– Тебе нужно скрыться. Если бы я мог сказать тебе, – отец Александр словно отвечал на мои невысказанные опасения. – Может быть, у нас еще есть немного времени. Если же при этом, – он сделал странную паузу, словно намекая на что-то, – у тебя появится соблазн спасти и меня, не нужно и пытаться. Это неразумно и только повредит всем.
– Но, отче…
– Я не могу больше говорить, – прервал он меня. – Времени не осталось. Благослови вас всех Бог.
В трубке что-то затрещало, и после нескольких коротких гудков механический голос сообщил:
– Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети.
Выключил ли отец Александр свой телефон или, скажем, бросил его в чашу со святой водой – неважно. Было совершенно ясно – что именно он пытался мне сказать. Он, как и я, считал, что доверять важную информацию телефонам – безумие. При этом надеялся, что я, быть может, еще успею добраться до собора и выслушать инструкции лично («может быть, у нас еще есть немного времени»). Предостерегал, что при этом я не должен пытаться («если появится соблазн») спасать и его. Означало ли это, что после мессы он попытался бы скрыться самостоятельно, или нет – уже не играет роли: пока мы разговаривали, ситуация изменилась («времени не осталось»). Вероятно, к нему пришли. Или даже за ним пришли.
