— Я не понял, они перепились тут, в предыдущей смене? Что за мумовина? Кто ему такую дуру в пиджак закатал?
Раздался тяжелый металлический стук. У Ильича все внутри сжалось. Он напрягся, направил все силы в мышцы век — и заставил их таки разомкнуться и образовать узкую полоску. Над ним склонились два незнакомых лаборанта в мятых зеленых шапочках и в неопрятных, покрытых пятнами зеленых фартуках. Один озадаченно крутил в руках нимрод.
— Тяжелая… Сталь. А может титан. Если в цветмет такую сдать, нормально дадут.
— Положи обратно, — опасливо сказал второй. — Может это инструмент какой-то. На фига нам проблемы. Да и не дадут за эту железку ничего.
— А я говорю — дадут, — упорствовал первый.
— Куда гроб нести? — внезапно раздалось со стороны дверей — Принимайте!
В полоску меж ленинских век медленно вползла спина, пятившаяся словно краб, а за ней показался просторный гроб, обшитый алой тканью. Следом чьи-то руки несли новый, отлично отутюженный костюм на вешалке и белоснежную рубашку. Ленин насторожился. Очевидно, предполагалась поездка. Куда? С какой целью? На каком основании? Установив гроб на соседнем столе, спины удалились. Но дверь тут же заскрипела вновь — и у стола появился высокий худой человек в хирургической маске и резиновых перчатках по локоть.
— У вас еще ничего не готово, молодежь? — строго спросил он. — Вы на часы смотрели? Скоро начнется.
— Осталось только переодеть, Небмат Юсуфович, — суетливо сказал первый лаборант. — Мы это мигом.
— Ну-ну. А это что такое? Дайте-ка сюда.
Нимрод опять всплыл перед глазами Ильича и завертелся в длинных резиновых пальцах.
— Сами не знаем, — в два голоса доложили лаборанты. — Может предыдущая смена оставила?
— Разберемся! Так вы поторопитесь, не доводите до скандала, — напомнил человек в маске. — На все про все у вас десять минут.
И он ушел и унес нимрод с собой. Ленин с отчаянием следил, как захлопнулась дверь и навсегда скрыла за собой бесценную реликвию, судьба которой, скорей всего, завершится на свалке.
— Не знаешь, почему у него лицо такое странное? — прошептал второй лаборант.
— Потому что ты пудры перебухал.
— Да я не про этого, а про Небмата. Почему у него ресниц и бровей нет: спалил, что ли?
— Может в Чернобыле работал, — предположил первый. — Или на Байконуре — там тоже радиации хватает. Хватит болтать, снимай с него штаны.
Ильича без всякой ванны быстро переодели и на «раз-два» грубо, как мешок картошки, переместили в гроб. Стол под ним дрогнул и покатился. «Аккуратненько, проходим-проходим!» — движение ускорилось и вот уже вместо обычного над ним замелькал гранитный потолок. Однако в Траурном зале гроб не остановил свой бег. «Куда везут? Куда?» — билось обезумевшей синицей в мозгу, и голова Ильича моталась из стороны в сторону, словно отрицая единственно верное решение этой несложной загадки.
Гроб перенесли на что-то менее шаткое и опять повезли, только уже неспешно. И сразу же в уши ворвался людской гомон. Ленин с ужасом понял, что начисто утерял грань между воспоминаниями и реальностью и поспешно сомкнул веки, одинаково страшась увидеть мавзолей, зажатый многотысячной толпой, и мрачное подземелье пирамиды, усеянное ее забальзамированными участниками. А быть может все еще хуже — и он обнаружит мумий в каракулевых шапках, стоящих на трибуне мавзолея и машущих Ильичу своими перебинтованными ладонями.
«Руки прочь от Ленина!» — раздался сбоку нестройный хор из дребезжащих голосов и он таки не удержался, глянул меж век. Там несколько десятков стариков с красными бантами и транспарантом «Ленин и сейчас живее всех живых» защищали от милиции двух старушек, зачем-то приковавшихся друг к другу наручниками.
— Проводить тело Ленина в последний путь прибыла делегация Коммунистической партии Египта! — бодро возвестил гнусавый голос, накрывший толпу, и он опять зажмурился.
— Ленин — это бессмертное имя стало символом и путеводной звездой сотен миллионов трудящихся, — летело из громкоговорителей ему вслед. — Как говорят у нас в Египте, человек пяти ах во лбу, пламенный борец и неутомимый деятель…
Легкий ветерок скользнул по ленинским щекам и он дрогнул, приоткрыл полоску меж век, в которую сразу хлынула синева московского неба. Тело Ильича плыло так медленно, величаво и плавно, что он вновь засомневался, что несет его — артиллерийский лафет, сработанный руками русских оружейников, или серебрянная лодка бога Тота, следующая в потусторонний мир за горизонт.
Но до горизонта Ильич не добрался. Гроб остановил свое движение, был сноровисто стащен вниз и установлен у разверстой, словно пасть демона паники, свежевырытой могилы. Вспышки фотокамер резали глаза — и Ленин в который раз смежил веки, впадая в спасительно забытье, но тут же открыл их, когда сверху звучно упала крышка. Вокруг была густая гуталиновая тьма — точь в точь как в погребальной камере после отбоя. Вот сейчас глаза его постепенно привыкнут к мраку, он встанет из саркофага и поспешит знакомым коридором…
— Бабах! — раздался сверху залп.
— Бум! Бум! Бум! — вторя ему, дробно застучали комья земли. С каждой секундой звук похоронного оркестра становился все слабее и слабее, будто музыканты обрадованно оседлали освободившийся лафет и, не прерывая игры, отправились от могилы прочь.
Наконец стало совсем тихо. И тут Ленин услышал, нет — скорее почувствовал, как, пробуравив лазейку в еще рыхлой, не успевшей осесть земле, начал свою неторопливую работу трудолюбивый могильный червь.
