Ознакомительная версия.
В июне что ни день шёл дождь. К середине месяца Митя с Тайкой и Vi изготовили последних клонов из майской очереди и на неделю уехали в Дарвин (Австралия) — набраться впечатлений и отпраздновать Викин день рождения. В Дарвине к ним присоединились Алиса с Алексом и Наташа Рёнэ, прилетевшая рейсом из Лондона.
Они ждали и Хью, но в последний момент Мануилова заболела и приехать не смогла. «Друзья, вы не поверите, — писала она. — В последний момент слегла от мигрени, а ведь так хотелось повидать вас». «Ничего, еще повидаешь», — ответили они в «Фейсбуке» и прислали ей фотографий — смотреть не пересмотреть.
Между тем Митя так и видел Хьюлет на крыше у Каракума с самим собою — ещё один фрагмент из последнего Джониного творения. «Лесбиянка и приёмщик брака» — гласил подзаголовок. Незабываемая сцена. Одна из немногих эротических сцен в «Магазине потерянной любви». Джони как будто прознал о Митиной привязанности к Хьюлет в первую пору их знакомства и теперь развлекался. Развлекался искренне, но также и с грустью, как будто и сам мечтал о Хью. Впрочем, и здесь он умудрился придать, казалось бы, обыденному явлению черты драматического сопоставления: чем выше люди забираются со своей любовью, тем более быстрым и, в сущности, роковым оказывается падение. «Любовь — это ПРУЖИНА в бесчеловечном механизме повседневности», — замечает писатель-экстремист.
ПЕРЕХОД КОЛИЧЕСТВА В КАЧЕСТВО«Однажды Митя Захаров, приёмщик брака, решил поприбивать к бордюру осенние листья, — пишет Джони. — Работа спорилась. Тут-то ему и позвонила Катя Мануилова — археолог и лесбиянка».
Хьюлет, обрадовался Захаров. Оставив на время свою работу в университете Висконсин-Мэдисон, она прилетела в Ашхабад и теперь жила на крыше в мамином доме. «Я тут разделась и загораю на крыше, — призналась она, — вам понравится. Можно валяться, сколько хочешь». На обед она ела дыню и подолгу купалась в Каракумском канале. Ашхабад — жемчужина Средней Азии, подумалось Мите. «Узнав, что вы разделись, я и сам захотел, — ответил он. — Вот только с листьями разберусь».
Итак, Джони изобрёл и исследует прекрасную ситуацию: лесбиянка приглашает своего друга в гости, а тот и рад. Его прежние чувства вспыхивают с новой силой. Митя садится в самолёт, и вот уже он в воздухе. Пружина отведена, посмотрим, что дальше.
Рейс обслуживала туркменская компания.
Флаг этой страны был похож на Хью. Впрочем, как и её письма и кольцо с орнаментом на большом пальце. «Митя, вы где?» — позвонила она. Ей не терпелось узнать, ждать его или нет. Митин самолёт, вероятно, прошёл над Каспием — водная гладь сменилась сыпучей пустыней. «Прошёл над Каспием», — ответил он и спросил, что её беспокоит? Нет, её ничего не беспокоило. Она давно поприбивала свои листья, а теперь и вовсе забыла о них. Драматичная любовь к Берковиц сделала своё дело. Хьюлет разочарована. Она забралась слишком высоко. Падение было стремительным и болезненным — странно, что вообще выжила. В настоящий момент Хью мастурбировала, присев на край ванны и разведя колени. «Приезжайте и сами увидите», — сказала она. Мануилова выглядывала его с пожарной лестницы. Ветер поднимал её платье. Даже издалека она была похожа на свои письма.
Отпуск они провели на крыше. Слезали редко, да и слезать не хотелось. Хью устроила там навес от солнца, надула кровать и разбила цветочную ферму. Вечерами она срезала с грядки тюльпан-другой и играла с ним, то утыкаясь в него губами, то лаская им упругий клитор. Митя всё больше влюблялся. На ночь он читал ей «Лансароте» Уэльбека, играл на фортепиано и тайком восхищался ею, не в силах отвести взгляд.
Его любовь напоминала любовь Роберта Коха к 17-летней актрисе по имени Хедвига Фрайбург. Эта Хедвига перевернула всю Кохову жизнь, но вряд ли они были счастливы. «Пружина в действии», — не унимался Джони. Добавим к этому неудачи с туберкулином, разрыв с семьёй и сплошь неурядицы в университете Гумбольдта, где Кох и проработал остаток жизни. Подобно Коху, Захаров бился над своим туберкулином, но тот не давался.
В субботу ближе к полудню они слезли с крыши и пошли нырять в Каракумский канал. Хьюлет ныряла с разбегу, плыла быстро и далеко. Скрывшись из виду, она подолгу не возвращалась. «Наверное, ловит молодых черепашек, — думал Митя. — Отпустите нас, тётя Хью, — скажут ей черепашки и уставятся на неё своими черепашьими глазами. Выйдя на берег, Хью отпустит их, и те разбегутся».
Черепашки и вправду разбегались.
Они всерьёз опасались за свою жизнь. Отовсюду приземлялись голодные чайки. Завидев черепашек, чайки хотели их съесть, а Хьюлет то и дело отгоняла птиц, будто стояла на страже справедливости. Достигнув воды, черепашки уплывали. Чайки кружились над ними, так и не поняв, что происходит, а Хью металась — она смеялась и плакала одновременно. Иными словами, Катя Мануилова искусственно создавала себе трудности и с романтизмом преодолевала их.
Всё это время он наблюдал за ней. Хью проявляла заботу и решимость. «В отличие от нас с Россохиной, — пишет Джони, — Хьюлет любила детей. Ей не претил институт брака, придуманный церковью, да и сама церковь не вызывала у неё отторжения. Мы же с Викой лишь смеялись над собой. Быть серьёзным никуда не годится, напоминала мне Vi — стоило задуматься, признаться в любви к ней или даже просто пожалеть о чём-нибудь».
Вода в Каракумском канале была чуть мутной.
Время пролетело как один день, и Мите пора было в аэропорт. «К вечеру хорошо бы подняться в небо», — думал он. Хью сложит постель, черепашки и думать забудут о приключении на берегу, а он сочинит по ним стих-другой или даже пьесу, наблюдая сквозь иллюминатор за звёздами.
«Ясно, что Митя был потерян, — приходит к выводу Джони. — Его пружинный механизм был взведён до предела. Захаров поднимется в небо, а дальше стремительно пойдёт вниз. Любви, приобретённой на крыше у Хьюлет, окажется вполне достаточным для болезненного падения. Хорошо, если выживет. В любом случае он будет — что ископаемый артефакт в Музее естественной истории при университете Гумбольдта. Его никто даже не станет искать. Вот и Хьюлет: с нею творилось то же самое — её никто не искал. В этом явлении как раз и состоит, — заключает Джони, — ПЕРЕХОД КОЛИЧЕСТВА В КАЧЕСТВО».
Странное дело, размышлял Митя. Прибегая к тем или иным сопоставлениям в своём творчестве, Джони ни разу не использовал греческую мифологию. Или он её не знал, или чурался. Нет, в самом деле, главной метафорой современных философов (да и не только философов, взять тех же писателей, к примеру) являются греческие боги. То и дело Митя натыкался на подобные ссылки, и честно говоря, все эти ссылки удручали. Уж не перегибают ли философы палку? — спрашивал он себя, но ответа так и не находил. В любом случае, Бог — это скучно, греческий ли он или ещё какой.
Ознакомительная версия.
