— Странная ты, Наташ.
— Ты мне это уже говорил. Много раз. Как у вас там с Сашкой?
— Нормально всё. Она что, не рассказывает тебе?
— Почему, рассказывает. Просто от тебя хотела услышать. Так вы вдвоём решили на «Серп и Молот» пойти, да?
— Угу. Мне ведь ещё полтора года до армии, а в институт без стажа нельзя. У меня же нет золотой медали, как у тебя. Да и папа хочет, чтобы я поработал до армии.
— Кем работать думаешь?
— Токарем, конечно. У меня ведь третий разряд есть. Поговори с отцом, может он меня к себе в цех возьмёт?
— Ладно, поговорю. Свадьба-то когда?
— Думаешь смутить меня? Не на того напала. Следующим летом играть решили, как раз перед тем, как мне в армию уходить. А то мало ли… вдруг не дождётся.
— Дождётся. Сашка не такая, я её знаю. И она без ума от тебя. Как в гости придёт ко мне, так все разговоры только об её ненаглядном Мишеньке.
— Спасибо, Наташ. Я тоже люблю её. А ты куда поступать решила? Или всё же в горком пойдёшь? Тебя ведь приглашали.
— Нет. Не хочу я в горком. Не лежит у меня душа к партийной карьере. Чувствую, не моё это. Я в институт физкультуры поступать буду.
— Куда??
— В институт физкультуры.
— Ненормальная. С твоими оценками, знаниями и славой — в институт физкультуры?
— Да, именно так. В институт физкультуры. Вспомни, вся эта слава упала на меня после того матча. Помнишь, как ты мне чуть не забил в самом конце?
— Конечно, помню.
— Я всегда хотела заниматься спортом. А тут эта известность неожиданная. Брежнев ещё меня заметил. Он ведь меня просто в приказном порядке вытащил из спортивной школы и сунул сюда. Я совсем не хотела этого. Но теперь шумиха вокруг меня немного улеглась, и я снова могу уйти в спорт. Опять же, Олимпиада скоро.
— Олимпиада? Ты что, думаешь на Московской олимпиаде выступать?
— Да, а что? Я же не зря два года в секцию ходила. Мне совсем немного не хватает до КМС по стрельбе. К 80-му году мастера получить реально.
— Значит, это у тебя серьёзно? Тогда понятно, почему институт физкультуры.
— Налей мне ещё сока.
— Ага, сейчас. Наташ, а у тебя как, ну… в плане личной жизни. Ты не подумай, я не подъезжаю к тебе, у меня Сашка есть. Просто ты мой друг.
— Нет у меня никого. И не было.
— А почему? Ты же такая красивая. По секрету скажу, у нас половина мальчишек в классе на тебя заглядывается. Тебе только намекнуть, очередь выстроится. А ты всё одна да одна. Может, тебе помочь чем? Ты скажи, не стесняйся.
— Не надо мне помогать. Хотя за предложение спасибо. С этим вопросом я как-нибудь сама разберусь.
— Просто мне жалко тебя. Ладно, не хочешь, чтобы я помог — навязываться не стану. Пошли лучше к ребятам, чего мы тут сидим?
— Не хочу. Там танцы.
— Так ведь бал же! Конечно танцы.
— Меня опять танцевать захотят. А я этого не люблю.
— Ты что, собираешься весь вечер в классе сидеть?
— Да, Миша, в классе. Сегодня ведь последний день в жизни, когда мы с тобой ещё почти школьники. Кончилась наша с тобой школьная жизнь. Грустно, правда?..
В институт физкультуры меня без экзаменов приняли. Я же золотая медалистка. К тому же, у меня золотой значок ГТО, I разряд по пулевой стрельбе и, до кучи, значок «Турист СССР». А в сентябре 77-го, когда у нас начались занятия, меня на первом же комсомольском собрании сразу единогласно выбрали комсоргом курса. Многие ещё помнили моё имя, всё-таки разрекламировали меня в СССР мощно. Похоже, чисто спортивной карьеры сделать не получится. Какая-то она всё равно получается у меня комсомольско-спортивная.
Впрочем, так, наверное, даже лучше. Мой План близок к завершению. Осталось совсем немного. Минимум — попасть в олимпийскую команду. Но лучше, конечно, получить медальку. Хоть какую-нибудь. Желательно золотую. А вот потом…
Страшно, вообще-то. Боюсь я. Чем ближе я приближаюсь к намеченному моменту, тем страшнее мне становится. Ведь можно остановиться, плюнуть на этот План. Прожить нормальную жизнь советского человека. Либо уйти в бизнес. Или даже во власть. Я же могу попытаться войти в окружение Ельцина (пусть даже и через постель) и на буксире въехать в Кремль. Стану каким-нибудь мэром (например, мэром того же Питера). Буду тихонечко пилить бюджет и собирать откаты. И смотреть, как умирает моя Родина. Как всякие козлы, дорвавшиеся до власти, раздирают её на части.
Нет! Я не остановлюсь. Ниночка. Я тебя помню и спасу. Я не позволю!
А ещё хуже не станет? С чего я взял, что если я уничтожу вариант Истории, в котором жил, то станет лучше? Может быть, новый вариант получится ещё хуже? А такое вообще возможно? Как-то мне тяжело представить себе вариант Истории, который был бы ещё хуже моего. По-моему, ещё хуже быть не может. По сравнению с тем, что произошло у нас, даже вариант с Третьей Мировой Войной не кажется мне таким уж неприемлемым. В конце концов, войну же ведь можно и выиграть, верно?..
— Ух. Привет, Наташ. Холодно сегодня. Ты чего такая грустная?
— Болею.
— Болеешь? Что с тобой?
— Да не бери в голову. Простудилась просто. Привезла?
— Простудилась? Температура какая?
— Блин, Сашка, не лезь. Нормальная у меня температура. Ты привезла?
— Да привезла, привезла. Точно нормальная? Дай потрогаю.
— Ох, Сашка, не лезь! Хрюша, ты куда? Тоже температуру мне мерить?
— Хрюша, отстань. Вроде нормальная. А чем ты лечишься?
— Вареньем. Как Карлсон. Доставай.
— Варенье — это хорошо. Это правильно. Ты скажи, если мало. Я привезу. Мама на зиму варенья навертела — хоть купайся в нём.
— Саш, ну не томи.
— А, да. Вот он. Этот козёл три цены взял за него. Представляешь? Я бы для себя ни за что не купила. Только тебе. Вот Деточкина на них нет, уродов.
— Я думаю, Саша, Деточкин не спасёт. Деточкин тут уже не поможет.
— Почему?
— Потому. Деточкин может одного козла на место поставить. А когда их тысячи… Деточкин — это Дон Кихот. Он не может выиграть. Он проиграл заранее. Нам нужен не Дон Кихот, а Ришелье. Или Берия, он ближе по времени. Вот у них шансы будут.
— Ришелье знаю. А кто такой Берия?
— Нарком НКВД при Сталине. Да ладно, не нужно сейчас. Показывай.
— Во.
— Ой. Я думала, он меньше. Чего здоровый такой?
— Не знаю. Наверное, нужно так. Это же для профессиональной студийной записи микрофон. Потому и дорогой такой. Да ещё за три цены. Как тебе денег не жалко?
— На деньги плевать. Деньги — пыль.
— Это потому, что ты сама не зарабатываешь. Папа даёт. Он вообще знает, на что ты деньги тратишь? Зачем тебе эта хреновина?
