— А ну, сядь! — сказал Киллиан ледяным тоном, и от его голоса повеяло бесконечным космосом и колючими звездами. — Пора бы вспомнить, кто платит тебе жалованье, господин Главный Охотник.
— Я доложу об этом президенту Совета, — неистовствовал Маккоун. С его губ летела слюна. — Когда все это закончится, ты пойдешь на хлопковые плантации, чертов негритос! Ты — проклятый, дерьмовый сукин сын…
— Пожалуйста, бросьте ваш пистолет на пол, — раздался еще один голос. Ричардс с удивлением посмотрел по сторонам. Это был штурман Донахью, и выглядел он довольно устрашающе. Его напомаженные волосы блестели в рассеянном свете салона. В руках он держал автоматический пистолет «магнум-спрингстон», и дуло его было направлено на Маккоуна.
— Я — Роберт С. Донахью, представляю контроль Совета Федерации. Брось пистолет на пол!
Маккоун смотрел на него одну долгую секунду, а потом пистолет упал на толстый ковер.
— Ты…
— Я полагаю, мы тут наслушались достаточно болтовни, — сказал Донахью. — Иди-ка во второй салон и будь пай-мальчиком.
Маккоун подчинился, он направился в другой салон в бессильной злобе. Проходя мимо Ричардса, он взглянул на него так, как смотрит вампир в старых фильмах ужасов, когда ему показывают крест.
Когда он исчез, Донахью с ухмылкой отсалютовал Ричардсу дулом пистолета и улыбнулся.
— Он не будет вас больше беспокоить.
— А ты все равно выглядишь, как «голубой», — сказал Ричардс.
Улыбка исчезла с лица Донахью. Он посмотрел на Ричардса с внезапной неприязнью, повернулся и пошел в начало салона.
Ричардс снова обернулся к экрану. Он с удовольствием отметил, что при всех событиях частота его пульса не изменилась. Не было ни одышки, ни ватных ног. Перспектива смерти стала нормой.
— Мистер Ричардс, вы меня слышите?
— Да, слышу.
— Все в порядке? Проблем нет?
— Все нормально.
— Отлично! Позвольте мне вернуться к моему предложению.
— Валяй!
Киллиан вздохнул, услышав такой тон.
— Итак, я сказал, что твое положение усугубляется, так как мы знаем, что ты врешь, но тогда наше предположение становится более правдоподобным. Понимаешь, почему?
— Конечно, — ответил Ричардс бесстрастно, — это значит, что вы могли бы взорвать эту птичку в небесах в любое время. Или дали бы указание Холлуэю посадить самолет. Маккоун мог бы пристукнуть меня.
— Абсолютно верно. Ну, теперь-то ты знаешь, что мы знаем о твоем блефе?
— Нет. Но вы лучше, чем Маккоун. Использовать вашего тепличного мальчика — прекрасный ход.
Киллиан рассмеялся.
— Ну, Ричардс, ты молодец! Редкая колоритная птичка! — однако это опять прозвучало натянуто, неестественно. Ричардс понял, что у Киллиана была какая-то информация, которую он очень не хотел бы сообщать.
— Если бы у тебя действительно была бы бомба, то ты бы потянул за кольцо, когда Маккоун приставил пистолет к твоей голове. Ты знал, что он убьет тебя. Тем не менее, ты продолжал спокойно сидеть на месте.
Ричардс понял, что игра окончена, понял, что они все знают. Улыбка промелькнула на его губах. Киллиану это понравится. Он — человек с неожиданными и резкими поворотами в настроении. Ну, что ж, пусть платят и они увидят прикупную карту.
— Не надо мне пудрить мозги! Если вы будете давить, все взлетит на воздух. Бум!
— А ты не будешь тем, за кого себя выдаешь, если не прокрутишь до самого конца, не так ли? Донахью!
— Да, сэр, — бесстрастно-официальный голос Донахью раздался почти одновременно из микрофона в салоне и с экрана.
— Пожалуйста, вернитесь в салон и достаньте из кармана мистера Ричардса записную книжку миссис Уильямс. Только осторожнее, пожалуйста!
— Слушаю, сэр.
Ричардс, охваченный мрачным предчувствием, вдруг вспомнил звук, с которым был пробит его постоянный пропуск в здании Федерации Игр. Плим-плим-плим.
Снова появился Донахью и направился к Ричардсу. Его лицо было холодной, ничего не выражающей маской. «Ну, прямо как запрограммированный», — пронеслось в голове Ричардса.
— Оставайся на месте, мальчуган, — приказал Ричардс, слегка двинув рукой в кармане. — Этот человек там, на экране, в безопасности. А вот ты сейчас взлетишь еще выше.
Он увидел, как четкая походка Донахью на мгновение дала осечку и в глазах промелькнула неуверенность, но он все-таки не остановился, а медленно продвигался между рядами, как будто прогуливаясь по лазурному берегу, или приближаясь к группе «голубых», расположившихся в темной аллее.
Ричардс подумал было, что надо бы схватить парашют и бежать. Безнадежно! Куда? Мужской туалет в конце третьего салона — это предел.
— Увидимся в преисподней, — тихо сказал он и сделал вид, что вытаскивает что-то из кармана. На этот раз реакция была адекватной. Донахью издал какой-то хрюкающий звук и закрыл лицо руками — инстинктивный жест, старый как мир. Потом опустил их в смущении и злобе, поняв, что он еще жив.
Ричардс вынул сумочку Амелии Уильямс из кармана своей грязной порванной куртки и швырнул ее в Донахью. Она попала ему в грудь и упала у ног, как подстреленная птица. Рука Ричардса была влажной от пота. Она снова лежала у него на колене и выглядела странно белой и чужой.
Донахью поднял сумку, едва взглянув в нее, и отдал Амелии. Ричардс даже почувствовал некую грусть, расставшись с ней, словно потерял старого друга.
— Бум, — тихо сказал он.
— Твой парень — молодец, — устало сказал Ричардс, когда Донахью снова удалился, — я его немножко попугал, но, честно говоря, ожидал, что он наложит в штаны.
Он вдруг заметил, что изображение начало как-то странно двоиться. Он пощупал бок, рана опять затянулась, но лишь чуть-чуть.
— И что теперь? — спросил он. — Ты уже готовишь камеры в аэропорту, чтобы все могли видеть, как расправятся с головорезом?
— Теперь о сделке, — мягко проговорил Киллиан. Его темное лицо было непроницаемым. Но что бы он ни скрывал, сейчас выйдет на поверхность. Ричардс знал это. Внезапно его опять охватил страх. Ему очень хотелось протянуть руку и выключить экран. И не слышать больше ничего. Он с ужасом почувствовал, как все его внутренности буквально тряслись. Но он не мог отключиться от этого канала. В конце концов он же был «свободным».
— Изыди, сатана, — сказал он заплетающимся языком.
— Что? — не понял Киллиан.
— Ничего, давай к делу.
Киллиан молчал. Он посмотрел на свои руки, потом опять взглянул прямо в камеру. Ричардс почувствовал, как какая-то неизвестная часть его мозга взвыла от жуткого предчувствия. Ему показалось, что души всех бедных и безымянных, всех пьяниц в темных аллеях выкрикнули его имя.
