Посетитель подобрал ноги, вскинул рыжие пучки бровей; серые с черными зрачками глаза были похожи на обшарпанные дула пистолетов.
— С того времени положение изменилось, — произнес он, не разжимая зубов. — Изменилось в худшую для вас сторону.
— Я никого не просил беспокоиться обо мне, — холодно ответил Галактионов.
— А вы читали сегодняшние газеты?
— Я теперь не читаю их.
— Зря. Вот что пишут. — Посетитель извлек из просторного кармана газету. — Не беспокойтесь, не ругают. Наоборот…
«Профессор Галактионов давно известен цивилизованному ми ру как противник коммунистического режима». Он восхищался научными успехами этого мира…»
А вывод?
«Если Галактионов и причастен к убийству Брауна, то все равно он действовал тут не как наш враг, его вынудили это сделать, чтобы погубить. Будем внимательны к Галактионову и беспощадны к врагам…»
Это писали «Биржевые ведомости», — газета, которая до сих пор поносила Галактионова так же, как и «Новая Атлантида».
Даниил Романович понял, в чьих интересах была напечатана такая статья. Нибишу надо, чтобы Галактионова не арестовывали — во всяком случае до тех пор, пока он не приобретет «секрета воскрешения мертвецов».
— А вот что еще пишут, — гость развернул еще одну газету.
— Достаточно.
— Напрасно. Тут пишут: после того, как вы отказались от убежища в известном вам посольстве, Советское правительство расценило это как нежелание возвратиться на родину.
— Это вы не пожелали возвратиться на родину… — Даниил Романович надел шляпу. — Как ваша фамилия?
Посетитель, отвернувшись, заговорил по-атлантски:
— Я все же советовал бы вам принять предложение господина Нибиша, подумать…
— У меня нет времени разговаривать о Нибише. Но вам я могу уделить еще пару минут. Только говорите по-русски. Скажите, как ваша фамилия? Я вас когда-то встречал. Давно, вероятно. Как вы сюда попали, чем занимаетесь?
— Я свободный человек. — Посетитель снова вытянул ноги, пустил клуб дыма, изображая свою независимость и безмятежность. — Что хочу, то и делаю.
«Сейчас я спущу его с лестницы», — подумал Галактионов и кивком показал на густой дым. — Разыгрываете. Сигарам курим, водкам пьем…
— Что это такое? — нахмурился посетитель,
— Такую песенку распевал один недалекий человек, поживший, кажется, в Харбине. Тоже говорил о свободе. Выходит, вы свободный человек — сами выбрали себе предательство и шантаж?
Посетитель резко вскочил, стукнув каблуками. Сразу же приоткрылась дверь и высунулась голова Макса с настороженным взглядом немигающих глаз. Галактионов чуть заметным движением руки приказал ему не мешать разговору.
«Свободный человек» снова сел, руки его, усыпанные веснушками, сжались в кулаки.
— Я не предавал. Меня предали. Все бежали с поля боя.
И вновь показалось Галактионову, что однажды близко видел он это лицо и этот взгляд с затаенной грустью, и было это не так давно. И вдруг вспомнил…
— Ваша фамилия Коровин.
Посетитель вздрогнул. Он старался придать голосу безразличный тон:
— Ну, пусть Коровин. Это все равно, что Иванов…
— Нет, не все равно. Вашему сыну не все равно..
И снова посетитель вздрогнул — и долго не мог овладеть собой.
— Сын? Вы… вы бросьте, профессор, меня шантажировать. Не выйдет!..
— Вы забыли сына, и он вас знать не хочет. Вы для него мертвы. Мертвые сраму не имут… Как вы смели прийти сюда?
— К делу, к делу, профессор, — сказал Коровин. — Я жду ответа. Серьезно подумайте. Вы же знаете, что ждет вас, когда вы вернетесь на родину.
Галактионов посмотрел на него с усмешкой.
— Я мог бы выгнать вас и не разговаривать так долго. Но такая уж у меня, черт побери, натура — каждое дело хочется закончить.
— Можно подумать, что не вам угрожает опасность, а мне. — Коровин криво улыбнулся, раскурил погасшую было сигару.
— Я вижу, вам неинтересно разговаривать о сыне.
— У меня нет сына, — крикнул Коровин.
— А был?
— Его угробили в лагере, — он с остервенением отбросил полусгоревшую спичку, стиснул зубы. — Я этого никогда не прощу. Но что вы пристали ко мне? Как будто вы знаете о моем сыне!
— А вы знаете?
— Еще бы! — зло усмехнулся Коровин. — Тут не только я интересуюсь своими родными и, детьми. Разведка работает, мы все знаем.
— Ну, что ж, если вы так уверены, то нам говорить больше не о чем, — как бы соглашаясь, сказал Галактионов. — А с предложением Нибиша вы ко мне больше не приходите. Если еще раз придете, вышвырну вон! Кстати, вы любите, вернее, любили родную природу? Здесь ведь ничто не напоминает о России, На прощание покажу вам вот это… Пока я соберу в кабинете кое-что в портфель, вы посмотрите.
Галактионов взял с этажерки фотоальбом и положил на стол перед Коровиным. Тот искоса посмотрел на коричневую обложку с незатейливым рисунком — три тоненькие березки возле ручья.
— На первых страницах для вас ничего интересного нет, — листая альбом, говорил Галактионов. — Фронтовые дороги, моя семья… А вот здесь — пожалуйста…
Оставив Коровина одного, он ушел в соседнюю комнату.
Встретились два русских человека в чужой стране, и обоим неприятна эта встреча. И язык, родной с детства, оказался нужным только для того, чтобы выразить взаимное озлобление.
Галактионов подумал еще: случается, сыновья, забывают мать, но мать не может забыть сына, как бы ни был он плох…
Дверь была приоткрыта, и Макс слышал разговор Галактионова с посетителем. Макс не знал русского языка, тем не менее предугадывал, каков будет ответ профессора очередному посланцу Нибиша. Когда Галактионов зашел в комнату, Макс, не тратя времени попусту, предложил обдумать более серьезное дело — поручить Гуго разыскать Кайзера.
— Вы хотите сцапать неуловимого для полиции бандита? — удивился Даниил Романович.
— Он неуловимый потому, что полиция не хочет его ловить.
— Сегодня выяснится, стоит ли рисковать жизнью из-за Кайзера, — сказал Галактионов и вернулся в первую комнату.
Коровин стоял над раскрытым альбомом и плакал. Он был бледен, и веснушки чернели на щеках коркой. Как и следовало ожидать, альбом лежал раскрытым на странице с фотографией участников целинной экспедиции вместе с шофером Дмитрием Коровиным, упорно отказывавшимся назвать свое отчество.
— Выходит, вы действительно встречали моего сына, — выдавил Коровин. — Что он, где?
— Если вы хотите, то можно поговорить об этом после, когда у меня будет свободное время, — сказал Галактионов, закрывая альбом.
