— Тогда почему, — шепотом спросил Марат, — ты, ублюдочная сволочь, не выучил, как лечить холеру? Про саблезубую жабу наизусть выучил, а про холеру не выучил…
Усилил нажим. Ничего не чувствовал. Просто — узкий, трепещущий хрящ; сдавить, подержать — и уйти.
— Они… — Марат облизал губы, — всегда лечили холеру какими-то розовыми медузами. Их приносили бродяги. Но уже давно бродяги не приносят в Город розовых медуз, и теперь никто не знает, как лечить холеру… Ты выучил все подробности насчет бананов, жаб и прочего кайфа. Говори, где взять розовую медузу? Говори, или я убью тебя…
Да, убью, подумал Марат. Ночью вынесу, брошу в океан. Через двое суток останутся дочиста обглоданные кости. Через месяц их занесет песком. Только что это изменит? Станет ли мне легче?
Ослабил хватку.
— Чего ты? — выдавил Жилец, обнажая в улыбке бледные десны. — Давай, брат. Только надо за кадык, он немного выше…
В следующий момент Марат ощутил у собственной шеи прохладный металл. Лезвие, разумеется, было наточено плохо, но зато нажим не оставлял никаких шансов. Державший нож дышал глубоко и осторожно; его пальцы крепко держали в горсти волосы Владыки повыше затылка.
Жилец теперь смотрел за спину Марата, и в его взгляде появилась благодарность и симпатия. Марат осторожно развел руки в стороны.
— Убери, — приказал Жилец, глядя мимо Марата.
Нож исчез. Марат вскочил, попав ногой в тощий живот старика. Обернулся. Нири отпрянула, кубарем прокатилась по полу, у самой стены выпрямилась, прижалась спиной к камню. Марат давно не видел ее простоволосой и сейчас обнаружил, что личная служанка Великого Отца абсолютно седа. На голых руках проступали длинные ярко-фиолетовые вены. Постояв несколько мгновений, она подняла оружие, положила на рукоятку вторую ладонь, развернула острие к собственному животу. Посмотрела на Марата, потом на Жильца, медленно прикрыла веки.
— Стой, — громко велел Марат на языке равнины. — Я не буду убивать тебя.
— Нири! — крикнул Жилец. — Нет!
Женщина открыла глаза.
— Спрячь нож, — сказал Жилец.
На языке равнины нельзя было сказать «брось нож» или «убери нож». Ибо слово «нож» означало еще и «достоинство», а достоинство нельзя бросить, а можно только спрятать. И то временно.
Марат показал рукой на скамью в углу комнаты.
— Сядь, — велел он.
Нири повиновалась, на ходу торопливо заворачивая голые плечи в хитон.
— Ты знала, что мои жены недовольны?
— Да, — неприятным фальцетом ответила женщина и всхлипнула.
— Они хотят убить бродяжку?
Нири вытерла слезы, справилась с собой и усмехнулась.
— Неважно, чего они хотят. Они молоды и глупы. Они не могут убить бродяжку. Бродяжка сильная и умная. Если она захочет, она убьет их всех…
— Она говорила с тобой?
— Нет. Это я говорила с ней.
— Ты веришь ей?
— Я никому не верю. Только Великому Отцу и его сыну, Хозяину Огня, Владыке Города-на-Берегу…
«Чертова стерва! — подумал Марат. Только что собиралась перерезать мне горло, а теперь барабанит церемониальные фразы. Посадить ее, что ли, в пещеру, на пару месяцев? Хотя какая пещера, я же полубог, за покушение на мою особу следует торжественно испепелить преступницу на главной площади…»
— Она хочет, чтобы я любил ее. Почему?
— Потому что ты тоже сильный и умный. Потому что она считает себя равной тебе.
— Так не бывает.
— Да, Владыка. Так не бывает.
«Ну и что мне с ней делать?» — хотел спросить Марат, но вовремя прикусил язык. Перевел взгляд на Жильца — тот смотрел на Нири и улыбался, в глазах блестели слезы.
5.Девять лет назад у Марата было примерно то же самое. Только вместо дворца на вершине Пирамиды был бар «Фрустрация» на одном из верхних уровней «Геркулеса», крупнейшего искусственного спутника Агасфера.
За панорамным окном сверкал огнями порт — часть, снисходительно называемая профессионалами мелководьем. Марат смотрел на бесконечные ряды пришвартованных частных яхт, лодок, катеров и ощущал себя королем.
«Аполлоны», «Гольфстримы», «Молнии», «Дельфины», «Боинги» — он мог угнать любой корабль любой модели и мощности.
Ощущение власти возбуждало.
Само местечко считалось модным, молодежным (почти подростковым); каждый зашедший мог по желанию выбрать любую силу тяжести из двух десятков имевшихся в меню; в итоге большинство мальчиков и девочек парило меж полом и потолком и наслаждалось музыкой. Крепкий алкоголь здесь не продавали — его вообще не продавали в Космосе, но публике хватало и слабенького пива; здешняя молодежь не уважала пьянство. Космос любит здоровых людей.
Многие мальчики выглядели ровесниками Марата, но он наблюдал за ними с усмешкой: юнцы, студентики, они не знали, что бывший слушатель Пилотской академии не далее как позавчера угнал хорошую дорогую лодку, совсем новую; ее владелец считал себя передовым парнем и по глупой моде высшего общества не стал устанавливать на корабле никаких противоугонных систем.
То был всего лишь второй угон, второе большое дело в жизни восемнадцатилетнего пилота. Всё очень просто: первое дело делаешь из любопытства, из желания испытать себя. Сделав первое дело, не думай, что стал деловым. Первое дело — эксперимент, проба сил. Деловым ты станешь, когда пойдешь еще раз, уже зная, что такое страх, адреналин и азарт. Именно второй угон делает тебя настоящим, сознательным уголовным преступником, хочешь ты этого или нет.
Барыга, купивший у Марата лодку, не пожадничал. Сейчас, потягивая через соломинку практически непьянящий коктейль «Секс ин да вакуум», Марат думал, что при желании мог бы арендовать на несколько суток весь клуб, вместе с лаундж-зоной и установкой искусственной гравитации, после чего выставить за порог всех посетителей и наслаждаться уединением.
Он всегда ощущал себя немного старше своего возраста. В академии его тянуло к дембелям, слушателям последнего, выпускного курса. Среди усатых двадцатилетних зубров он был своим в доску и умел поддержать разговор на любую тему, кроме главной (насчет женщин). А сейчас, когда академия осталась в прошлом, Марат и вовсе забыл про возраст. Если ты — семнадцатилетний — легко делаешь то, чего никогда не сумеет сделать сорокалетний, а платят тебе за два дня работы столько, сколько иной восьмидесятилетний не заработал за всю жизнь, тогда тебе лучше просто помалкивать. И о возрасте, и о прочих деталях.
Сиди, отдыхай, думай о себе как о повелителе мира.
Сегодня у него был биопаспорт на имя Фрея Йохана Йохансона, двадцати четырех лет. Что касается юношеского румянца, неприлично яркого, — он сошел в тот самый момент, когда угоняемый катер вдруг отказался повиноваться приказам и отослал в порт приписки сигнал о несанкционированном старте. За пятьдесят минут Марат успокоил биом, совершил двенадцать гиперпрыжков и сбросил погоню с хвоста; а кроме погони сбросил еще и три килограмма веса.
